Меня зовут Красный - [24]

Хайрие, открывшей дверь, я дал солидный бакшиш. На Шекюре было красное одеяние невесты, лицо было скрыто под розовым покрывалом, спадающим до полу.

Участники кортежа и гости заполнили дом (из угла на меня опасливо посматривал Орхан). Все вели себя так, будто не чувствовали ничего необычного, но я начал задыхаться оттого, что в ноздри, в легкие мне проникал трупный запах – я был знаком с ним по войне: такой запах исходил от оставшихся под солнцем трупов, раздетых и разутых, лица, глаза и губы которых были изъедены дикими зверями и хищными птицами.

Но позже, когда имам-эфенди в полутемной комнате, где лежал Эниште, совершал обряд нашего с Шекюре обручения, внутри у меня звучала музыка.

Перед совершением обряда Хайрие хорошенько проветрила комнату, поставила свечу в угол, так что освещение было минимальным, и Эниште лежал не как труп, а как больной; свидетелями были мой друг парикмахер и один старик из квартала. Во время торжества, которое закончилось пожеланиями и наставлениями имама и всеобщей молитвой, старичок, обеспокоенный здоровьем Эниште, сделал было шаг в сторону покойного, но тут обряд окончился и я бросился и истово приложился к усыхающей руке моего Эниште:

– Не волнуйтесь, не сомневайтесь, дорогой мой Эниште, – закричал я, – я сделаю все, что от меня зависит, чтобы Шекюре и дети жили в сытости, достатке, покое и любви.

Почетным гостям я сказал, что больной хотел бы остаться один. Они тут же вышли и отправились в боковую комнату, где мужчины ели приготовленный Хайрие плов и жареную баранину (запах тмина, тимьяна и жареной баранины перемешался с трупным запахом), а я рассеянно, как хозяин дома, прошел в прихожую, не задумываясь открыл дверь в комнату Шекюре и, не обращая внимания на ужас женщин при виде вошедшего мужчины, ласково посмотрел в глаза Шекюре, которые при моем появлении озарились счастьем:

– Отец зовет тебя, Шекюре. Иди поцелуй ему руку.

Я – ШЕКЮРЕ

– Дети, – сказала я Орхану и Шевкету хорошо знакомым им тоном, каким обычно сообщала важные новости. – Идите сюда. Они подошли.

– Кара теперь – ваш отец. Поцелуйте ему руку. Они молча осторожно приложились к руке Кара.

– А где Кара постелит свою постель? – приставал Шевкет. – Где он будет спать?

– Я не знаю. Ему постелит Хайрие.

– Мама, а ты с нами будешь спать, как раньше? – спросил Шевкет.

– Ну сколько раз повторять? Я по-прежнему буду спать с вами.

– Всегда?

– Всегда.

Дети легли.

Я достала из дальнего угла шкафа рисунки, которые не тронул подлый убийца, села на постель и долго рассматривала при свете свечей, пытаясь разгадать их тайну.

Потом через холодную прихожую прошла в мастерскую отца. Кара я увидела в углу, там, где последние четыре дня он сидел и разговаривал с отцом о миниатюрах, о перспективе, о книге. От свечи по комнате распространялся теплый, живой свет.

Я положила рисунки на коврик перед Кара и села рядом. Мы смотрели на них молча, почти не двигаясь. Когда мы шевелились, пламя свечи подрагивало, и было видно, как загадочные рисунки отца словно оживают. Почему они казались мне такими ценными? Потому что они стали причиной смерти отца? Что меня волновало сейчас: необычное изображение лошади, несравненный красный цвет, печальный вид дерева, два грустных дервиша или страх перед убийцей, который из-за всего этого убил отца?

Свадьба свершилась, на дворе была ночь, мы сидели вдвоем, и нам обоим захотелось разговаривать.

– Утром все должны узнать, что мой бедный отец скончался во сне, – прервала я молчание, но голос мой прозвучал неестественно.

– Утром все будет хорошо, – Кара тоже говорил как-то натянуто. Он сделал едва заметное движение в мою сторону, но я поднялась и пошла к детям.

От чего я проснулась среди ночи? Слышала ли я какие-то звуки или мне приснилось?

Я быстро вскочила, набросила на себя одежду.

– Кара! – позвала я шепотом, стоя на верхней ступеньке лестницы. Надев что-то на ноги, я стала спускаться. Свеча, которую я зажгла от мангала, погасла, как только я вышла во двор. О, Аллах! У раскрытой калитки стоял Кара и с кем-то разговаривал.

Тот, другой, скрытый за деревьями, что-то объяснял. Я поняла, что голос, который я слышу, принадлежит Хасану. Голос был одновременно умоляющий, плаксивый и угрожающий.

– Завтра я приведу сюда кадия, янычар, свидетелей, которые поклянутся, что мой брат жив и все еще сражается в горах против персов, – говорил Хасан. – Ваша свадьба незаконна, вы совершаете грех.

– Шекюре была не твоей женой, а женой твоего покойного брата, – возражал Кара. – Сегодня утром кадий Ускюдара развел Шекюре, так как муж уже четыре года не возвращается. Если он жив, пусть ему скажут, что он разведен.

– Шекюре не имеет права выходить замуж раньше чем через месяц. Это противоречит исламской религии и Корану; как ее отец мог согласиться На такой позор?

– Эниште-эфенди, – сказал Кара, – очень болен, он умирает, а разрешение на свадьбу дал кадий.

– Вы вместе уговорили Эниште? И Хайрие тоже помогала?

– Мой тесть очень сердится на тебя за Шекюре. Если твой брат действительно жив, тебе придется ответить перед ним за неблаговидное поведение.

– Все это ложь. Это придумала Шекюре, чтобы сбежать от нас. «» Из дома с воплем выскочил Шевкет: – Дедушка холодный, как лед! Он кинулся ко мне. Я взяла его на руки.