Меня зовут Бёрди - [34]

– Эй, красавчик, все путем?

– Бывало лучше.

– Как работенка?

– Нормуль, познаю достоинства общественного транспорта.

– Выпьешь?

– Спасибо, пока не буду.

– Алисия?

– Уехала?

– Еще приедет?

– Приедет, ну, я так думаю.

Они едва успели повидаться во вторую ночь, когда Алисия была у него. Она, конечно, почувствовала, что мыслями он далеко, и они друг к другу не притронулись. Ничего, займутся любовью позже, сказала она себе, когда небо прояснится. Собрала свои вещи и поцеловала его, спящего, пробежавшись пальцем по татуировке, занимающей всю его спину. Самурай во весь рост с саблей в руке среди облака розовых цветов. Сакура, цветок вишни, символ эфемерности для японцев, и таши, сабля воина. Связь человека с его хрупкостью, преходящестью, даже в самом воинственном его воплощении – самурае. Эта татуировка всегда ее завораживала, она много говорит ей о том, кто ее сделал.

Паоло помог Шале закрепить клапан карбюратора и завести мотоцикл. Мотор, почихав, взревел оглушительно: во дворе дома гулкое эхо. Слышен крик соседа. Шала выключает мотор и ставит машину на костыль.

– На сегодня хватит.

Подтягиваются один за другим Тони, Ким и Мики, можно начинать репетицию.

Шала за ударной установкой сразу понимает, что Паоло не намерен щадить ни своих товарищей, ни их уши. Он настроил усилитель куда громче обычного и начинает, никого не спросив, вступление к Candy House группы «Three Michelle Gun Elephant», эту репризу они играют иногда на память для разминки. Паоло орет по-японски заученные на слух слова. Шала перекатывает палочки по светлой коже барабана, словно поезд мчится на большой скорости, Ким, достойный наследник Уилко Джонсона, терзает электрогитару Telecaster, а Мики, вторя на бас-гитаре, просто доволен, он обожает эту песню. Они играют ее четыре раза подряд во все более отвязных версиях. Тони рядом с ними танцует, не останавливаясь, больше получаса.

Сегодня суббота, а все знают, что, если «Play» репетирует по субботам, дверь открыта. Друзья и друзья друзей начинают заполнять помещение. В группе часто поговаривают, что надо бы брать деньги за вход на эти публичные репетиции, это окупило бы струны, палочки и ром. Как правило, они, разумеется, плавно переходят в мини-концерт для узкого круга.

Большой Туртурро, щеголяя своей лучшей гавайской рубашкой, пробирается через зал с застывшей на губах улыбкой, на голову возвышаясь над большинством зрителей. Как хороший коммерсант он сразу подкатывает по очереди к собравшимся группкам, а в перерыве направляется к музыкантам.

– Ну, ребята, крышу от вас сносит. Потрясно.

– Туртурро! – фыркает Шала. – Ты слушать пришел или торговать?

Они хорошо относятся к Туртурро, но им не нравится, что он пользуется репетициями, чтобы толкать дурь, не хватало только, чтобы сюда нагрянула полиция.

– Слушать, ясен пень! – говорит он, воздев руки к небу. – Только если меня спрашивают, я отвечаю, я вежливый мальчик. И вообще, идемте, парни, я угощаю.

Пройдя через студию, они закрываются в подсобке, где хранится оборудование. Там помещаются только четверо, Мики придется подождать своей очереди.

– Кто чего хочет, ставлю разгонную дорожку, потом, если захотите прикупить, я тут. У меня вот что есть, рекомендую, это что-то.

Он открывает жестяную коробочку из-под пилюль от кашля, в которой лежат два десятка маленьких голубых шариков.

– Это типа метамфетамина, что-то с чем-то. Успех гарантирован!

Все отказываются, предпочитая классические стимуляторы. Репетиция еще не кончилась, никому не хочется пойти вразнос. Слишком здесь много народу.

Бизнес Туртурро идет неплохо, ему удалось пристроить треть товара этих выходных меньше чем за час. Двум десяткам зрителей в студии начинает всерьез сносить крышу, и это в такой тесноте. Глядя на двух девушек, стоящих в первом ряду, Паоло понимает посреди куплета Bushido, одного из их козырных номеров, что великан наверняка толкал и кислоту. Вот уже десять минут они неподвижны, с открытыми ртами и лицами покемонов.

Около полуночи группа убрала инструменты, и Тони спровадил задержавшихся зрителей. Шала, Ким и Мики идут выпить, Тони включает телевизор, а Паоло, оседлав свой байк, направляется в Гут-д’Ор. Ночь теплая, светлая. Доехав до бульвара, он сворачивает налево, к Порт-де-ла-Шапель, выезжает на ответвление автострады А1 и прибавляет газу. Ему надо проветриться.

Когда бетонное ограждение вдоль шоссе редеет и его края начинают лизать поля, он сворачивает на первый же проселок, не зная, где он, и катит несколько минут наобум, в ночь. Больше никаких фонарей поблизости, он выключает мотор и, оставив мотоцикл под деревом, идет к середине поля, черного прямоугольника напротив. Запах нагретого за день солнцем асфальта и влажной земли смешались. Ночь безлунная. Он ложится в люцерну и, закинув руки за голову, закрывает глаза. Отсюда не слышно даже тяжелых грузовиков, проносящихся по автостраде.

Как и большинство его конкурентов, Туртурро принадлежит к числу дилеров, которым до всего, что не касается их бизнеса, нет никакого дела. На данный момент короткая информация в СМИ его внимания не привлекла. Он поехал ночевать к родителям, ключи от его однокомнатной квартирки остались в куртке, которую он в суматохе забыл в помещении группы. Он хотел было заехать в студию и набирал номера участников «Play», которые у него были при себе, но не дозвонился, и волей-неволей пришлось отправиться на ночлег в родительскую квартиру. Мать, увидев его ранним утром в постели, пожарила воскресный ростбиф, который всегда хранит в морозильнике заранее для торжественных случаев. Он в четвертый раз подкладывает себе мяса и пюре, рассеянно поглядывая на экран телевизора, где идет 13-часовой выпуск новостей, и вдруг на одном сообщении замирает, не донеся кусок до рта.