Меня не проведешь - [15]

— Ни фига, — обнадежил меня мой друг, — еще бы больше расшатала. Так что тебе просто надо отдохнуть на честно заработанный гонорар, среди таких же работоголиков, как и ты. Поскольку если у тебя мозги не заняты какой-нибудь проблемой, то засыхаешь на корню.

— Ладно, — согласилась я, он, как всегда, был прав, — значит, ты думаешь, что Генка может помочь?

— Попробуй, — вздохнул он, — хотя, по-хорошему, мне кажется, ты опять лезешь в жуткие дебри.

Я промолчала. Не буду говорить ему, что в прошлую «нехорошую безобразную историю» меня втянул именно он. Так что теперь я могу и сама куда-нибудь вляпаться.

— Понимаешь, Таня, там, где ювелиры, — либо золото, либо камни, то есть огромные деньги. А где деньги — там всякая мафия. Охота тебе связываться-то?

— С мафией я уже тоже контактировала, — сообщила я безмятежно, — опыт работы у меня с ними есть.

Он вздохнул, понимая, что меня не перевоспитаешь. Такой вот я уродилась. Мы попрощались. Он остался со своими грабежами, разбойными нападениями и бытовыми преступлениями, а я рванула навстречу жизни, полной романтики и приключений. А именно — в сторону личной мастерской лучшего ювелира города Тарасова, да и не только, лауреата международных выставок Геннадия Багрова, который, к слову сказать, только что вернулся из Парижа со своей персональной выставки. И что я не вышла за него замуж, когда он об этом просил? Жила бы сейчас… Но так как последние четыре года он больше руку и сердце не предлагал, а сама я воспитана в добрых викторианских традициях, когда делать это самой считалось верхом неприличия, пришлось оставить его в качестве друга, что вполне меня устраивало, и не мечтать о большем.

Так уж мы, честные девушки, устроены — сначала откажем приличному жениху, а лет через пятьдесят пожалеем от души.

* * *

Мой звонок его обрадовал, и уже через час мы мирно распивали в его суперсовременной мастерской безалкогольное вино, и я любовалась тем, как он делает потрясающие вещи из простого стекла. Генка был стекольным маньяком. Он стремился доказать всему миру, что из стекла можно создать более совершенные вещи, чем из дорогих камней. Он шел на всевозможные ухищрения, и ему это удавалось. В данный момент у меня в руках был кулон, в котором каким-то непостижимым для меня образом Генка умудрился создать трехмерное пространство, в глубине которого почти незаметная приоткрытая дверь позволяла увидеть невесомую и хрупкую женскую фигурку. Все это мистическое великолепие сопровождалось игрой бликов на безукоризненных гранях стекла.

Я даже спрашивать не стала, что это, прекрасно понимая, что мне ответят.

Я просто улыбалась, потому что этот кулон дарил ощущение покоя и света. Такого эффекта я достигала только с помощью долгого и планомерного ухода от реальности, дабы немного привести в порядок чувства и ринуться в жизнь с новыми силами. У кого-то для этих целей служат медитации, но мне ближе был другой способ — молитва.

— Как это называется? — спросила я, выходя из состояния отрешенности.

— «Молитва», — ответил он. — Вообще художник называет свое творение обычно так, как он чувствует. Знаешь, Танечка, можно написать диссертацию о парапсихологических свойствах творчества. Иногда ты что-то создаешь и удивляешься, что это сбывается. А это просто ты интуитивно ухватил нить будущих событий и придал своему творению черты того, что случится. Эту девушку я потом встретил, и она стала моим ангелом-хранителем. Моей Молитвой. Но сначала она появилась вот здесь. Каким образом я придал этому силуэту ее черты? Бог знает…

Он улыбнулся. Мне даже не хотелось вырывать его из состояния мечты, настолько ему шло быть счастливым. Но дело есть дело, и я задала ему интересующий меня вопрос. Лучшего знатока, чем он, трудно было найти. Он молча вывалил передо мной переливающиеся и прекрасные, светящиеся прозрачные камни и так же молча стал наблюдать за моей реакцией.

— Тебя никогда не грабили? — поинтересовалась я, поскольку держать в мастерской такое изобилие драгоценных камней было, по-моему, небезопасно.

Он рассмеялся.

— Это смальта, — сказал он, протягивая мне непрозрачное стекло нежно-голубого цвета. — Вот это — пустая алмазная порода, это — кварц, это — простое стекло. Из всего этого можно при умении и желании сделать все, что хочешь. Аквамарин, лунный камень, бриллиант, наконец… Особенно хорош горный хрусталь — взгляни. Блики дает не хуже алмаза, и, если сделать его как следует, ты не отличишь его от пресловутых брюликов.

— А ты? — слегка обиделась я.

— Я отличу, — засмеялся он, — потому что хрусталь мне нравится больше. Он будит воображение, из него можно создать шедевр. Из бриллиантов делают лишь игрушки для богатых. Хрусталь же — как и остальные стекляшки — творец. Он позволяет слепить из себя все, что угодно.

— Одно «но»… — сказала я, — работать с ними, доводить их до ума может только такой талант, как ты. А ты к моей истории непричастен.

— Ну, ты не права… Талантливых ювелиров, может быть, и немного, но они есть. Вот Мишу Полянова очень жалко… Гениальный был парень…

Я напряглась. Он сам произнес имя Полянова. Скрываться дальше смысла не было.