Менты таких не трогают - [12]

— Ну, давай, родная, за наше с тобой знакомство!

Она выпила, поморщилась, и Пушкарь протянул ей кусок сыра, нанизанный на кончик ножа. Но Инна взяла колбасу — рукой. А он снова наполнил стаканы, поставил пустую бутылку на стол и выпил, ни с кем не чокаясь, буркнул только:

— За Пухлого. Земля ему пухом… Пухлым пухом, гы. — Затем плюхнулся на диван, вытянул ноги, раскинул руки. — Молодой, ты заступаешь в наряд.

— Пост принял, — кивнул Прохор.

А Пушкарь закрыл глаза и засопел.

— А какой ты пост принял? — тихо спросила Инна, с затаенной улыбкой глядя на Прохора.

— Православный. Не пить, не курить. И ничего скоромного…

— И ко мне не приставать?

— Это само собой.

— Может, ты душ хочешь принять? — спросила она.

Прохор кивнул. Было бы неплохо освежиться и привести себя в порядок.

— Я полотенце принесу.

Прохор вышел из дома, направился к летнему душу. Денек сегодня выдался жарким во всех отношениях, поэтому вода в баке была едва ли не горячей. Инна принесла полотенце, он, закрыв за ней дверь, разделся и включил воду. Но, перед тем как намылить голову, выглянул из кабинки. Инна уселась на скамейку напротив сарайчика. Похоже, она не собиралась никуда убегать.

Когда они вернулись в дом, то застали Пушкаря на том же месте и в той же позе. Только в бутылке осталось меньше половины. Он спал с перерывами, просыпаясь, чтобы выпить. С запойными так бывает.

— Быстро же он, — тихо сказала Инна. — Я даже приготовить ничего не успела.

Прохор пожал плечами. Еще не поздно заняться ужином. Он вышел во двор, сел на стул возле крыльца, закурил. Хорошо после душа, когда погода шепчет.

Поздно вечером Инна показала Прохору спальню на втором этаже и сказала:

— Ты давай на кровать, а я раскладушку поставлю.

— А соседняя комната? — спросил он.

— А если Пушкарь приставать полезет?

— Раскладушка моя.

Инна постелила ему, легла сама и велела выключить свет.

— Спокойной ночи! — сказала она, поворачиваясь к нему спиной.

Прохор лег на раскладушку и, прежде чем заснуть, долго слушал, как она ворочается и вздыхает.

Ночью шел дождь, вода в баке остыла, но холодный душ для проснувшегося организма в самый раз. Прохор взбодрился, вернул в тонус и дух, и тело.

А когда вышел из душа, нос к носу столкнулся с Пушкарем. Позавчера он пьянствовал, вчера опохмелялся — под глазами опухлости, на щеках щетина. А глаза дикие.

— Шухер! Уходим! — крикнул он, увлекая Прохора за собой.

И непонятно, то ли белая горячка с ним приключилась, то ли на самом деле им угрожала реальная опасность. Прохор не стал пытать судьбу и ломанулся в малинник вслед за ним.

Им не пришлось лезть через забор. Пушкарь еще вчера сделал в нем пролом и замаскировал его.

Они проскользнули через лаз, по высокой траве рванули к лесу. Машина стояла на месте. Пушкарь разбросал ветки, сел за руль, завел двигатель и вдруг широко улыбнулся:

— Отбой учебной тревоге!

— Я так почему-то и подумал, — усмехнулся Прохор.

— Тяжело в учении, легко в бою… — Пушкарь тронул машину с места и выехал на зимник.

— В каком еще бою?

— В реальном… Это тебе не с бабами воевать.

— Я с бабами не воюю.

— Ну, если Инка без боя сдалась…

Прохор промолчал. Вчера ночью не было у них ничего с Инной.

— Девка она ничего себе. Можешь на ней жениться.

— Разрешаешь?

— Требую. После таких дел ты просто обязан на ней жениться… А если серьезно, ты просто обязан вернуться к ней.

Пушкарь говорил на удивление серьезно, именно поэтому Прохор учуял подвох.

— Давай без предисловий.

— Афоныч звонил.

— И что?

— Про тебя спрашивал. Как, мол, там наша опора и надежда поживает?

— Я ему не опора.

— Но надежда. Которую ты должен оправдать.

— А если короче?

— Михей совсем с катушек съехал. И тебя ищет, и меня… Скажи, кто должен его остановить?

— Хочешь сказать, что мы? — в дурном предчувствии спросил Прохор.

— А если больше некому?

— Мы должны его убить?

— Ты не был на войне и не знаешь. А там закон простой и жестокий, не убил ты — убьют тебя.

— Здесь не война.

— Еще какая война.

— Это не моя война.

— Да, но убивать здесь будут тебя… Короче, с Михеем надо решать. И если ты трус, я сделаю все сам.

— Я не трус.

— Давай, давай, расскажи, что это не твоя война. Скажи, что ты никому ничего не должен, — презрительно усмехнулся Пушкарь.

— И скажу.

— Только слова покрасивее подбирай. Будешь трусом в красивой обертке. Конфеткой для Михея. Если мы раньше тебя не сожрем.

Прохор не знал, что сказать. Он мог убить Пушкаря и уйти. Но, во-первых, это само по себе — грех на душу. А, во-вторых, проблема только усугубится.

— И как мы можем его убить? — спросил он.

Действительно, а почему бы не вскочить в седло, не вынуть шашку и не рубануть с плеча? Смелым улыбается удача.

— Он сейчас на Красном озере. База отдыха там.

— Знаю.

— Это его база. Он там все выкупил.

— И как же мы его там возьмем?

— Не знаю. Будем думать.

— Цель есть, а плана нет.

— Оценим обстановку, составим план. Или будем действовать по обстановке. Все, как на войне.

— Давай без лирики, — поморщился Прохор.

— Проза в том, что Михея надо грохнуть.

— Грохнуть на его базе. Там, где сейчас вся его банда. И ты хочешь, чтобы я сунул голову в это пекло?

— Вся его банда сейчас в городе, война там. Наши пацаны с ними там воевали, пока мы здесь прохлаждались… Нас для того и вывели из игры, чтобы мы не «светились». Чтобы в спину могли ударить. И ударим…