Менты, понты и «Скорая помощь». Медицинские рассказы священника-реаниматолога - [28]
А НИВЛ… Конечно, Зильбера все читали, и про кабинеты респираторной поддержки тоже слышали, но это все было где-то там, в заоблачных далях пульмонологии. Ведь когда ковид начался, многие весьма уважаемые доктора и профессора (даже те, которые сейчас активно НИВЛ пропагандируют) всерьез отвергали этот метод. Приходилось спорить и доказывать.
А теперь – ура! – даже в глухих местах сплошь и рядом встречаешь адекватный подход к лечению. И даже нормальную технику. Не везде – но есть.
Ну, а мы потихонечку отрабатывем логистику дальних перевозок таких больных. Ведь одного 10 литрового баллона при таком расходе кислорода хватает максимум на 30 минут. А если ехать 6 часов? Поэтому приходится решать и такие задачи.
Рассказ 23. Дело было в 1980 году
Я – юный студент 1 курса (а может, и школьник 10 класса – не помню, была ли это зима 1979/80 или 1980/81 годов) подрабатывал санитаром в приемном отделении 55 московской больницы. И в эту ночь я дежурил.
Конечно, несовершеннолетним по ночам дежурить нельзя, но если очень хочется, то можно. Дежурства ставились другим санитаркам, а выходил за них я. Почему санитаркам – потому что санитаром мужского пола был только я.
Так вот, в эту ночь я как раз дежурил. Больных было мало, поэтому две мои напарницы-медсестры завалились спать. А я распивал чай с дежурным терапевтом, которая была доцентом кафедры внутренних болезней.
Доктор была настоящей красавицей. Я бы даже сказал – восточной красавицей. Темные волосы, огромные чувственные глаза, губы, брови… в общем, царевна Будур. И несмотря на то, что я прекрасно понимал, что мне в мои то ли 16, то ли 17 лет вряд ли удастся добиться от 35-летней красавицы чего-то большего, чем совместное питье чая и беседы на медицинские темы, все же просто пойти спать я не мог. Она тоже…
Зазвенел звонок. «Скорая» привезла старушку с гипертоническим кризом. Фельдшерицу я знал – это была Лена Л., пухленькая хохотушка, поэтому мы постояли, потрепались, и я пошел снимать пациентке ЭКГ. Да, ЭКГ я снимать умел, как и делать уколы, поэтому сестры так легко меня и оставляли на ночь.
Бабушка лежала тихо, но когда я закончил, вдруг спросила меня: «А вы что – тут птичек держите?»
– Каких птичек? Нет у нас никаких птичек. На улице, может, и есть, а у нас нет.
Это было правдой. Никаких птичек у нас не было. Даже рыбок не было – рыбки были в холле кардиологии, там заведующий был известный аквариумист. К нам только кошка Мурка, живущая между пищеблоком и моргом, по утрам в выходные, когда морг был закрыт, прибегала. Там ее подкармливал старший санитар Вадим, называвший себя не санитаром, а «ассистентом клинического патолога». Ну, а по выходным его не было.
Бабушка продолжила: «Ну вот же – птички поют!»
– О-о-о, – подумал я, – бабуля-то того… съехала. – И пошел звать доктора.
Красавица вошла в смотровую, померила давление и уже вывела на истории болезни «2 т. о.», что означало, что бабушка отправится на 5 этаж терапевтического корпуса, но тут старушка опять поинтересовалась птичками.
Терапевт задумалась. Конечно, бабушка не буйная, но кто ее знает… и решила поместить ее пока в наш изолятор.
– Понимаешь, Сережа, – сказала она мне задумчиво, – может быть, это у нее всегда так. Но мы же этого не знаем. Давай психиатра позовем. Пусть посмотрит.
55-я больница отличалась от других московских больниц тем, что через забор от нее была Психиатрическая больница им. Кащенко – всем известная «Канатчикова дача». И у двух больниц был договор – при возникновении необходимости в консультации не вызывались городские консультанты, а приходил доктор из той или другой больницы. Поэтому мы позвонили в «Кащенко».
Где-то через полчаса мы увидели фары, и раздолбанный кащенский «рафик» остановился у наших дверей. Шофер выскочил и открыл дверь салона. Из салона, тяжело вздыхая, вылезла Графиня из «Пиковой дамы». Некрасивое морщинистое лицо и горящие глаза вызывали священный трепет. Одета была она в черное пальто, из под которого выглядывал халат, а из-под него – черная же юбка, а на голове – черный капор.
– Что тут у вас? – Графиня обвела наш приемник своим пугающим взглядом.
– Да вот… больная поступила… бабушка… птичек слышит, – немного испуганно сказала моя доктор. – Может, ваша?
– Птичек? Хм… ну, где она?
Графиня тяжелой, но царственной походкой проследовала за мной в изолятор, где тихая старушка сидела на кровати, прислушиваясь к пению птичек. В дверях Графиня показала мне, чтобы я вышел, и начала с бабушкой какую-то беседу.
Минут через 15 она вышла из изолятора и сообщила, что бабушка в переводе в дурдом не нуждается.
– Но как же? Она же птичек слышит! – начала возражать моя доктор.
Психиатр отложила ручку, которой она писала в истории болезни, долгим взглядом посмотрела на красавицу и спросила:
– А Вы птичек слышите?
– Н-н-н-нет, – с ужасом ответила та, – я не слышу.
Графиня тяжело вздохнула:
– Да, Вам птичек не услышать!
После чего все той же походкой королевы-матери вышла из дверей приемного покоя. В окно мы увидели, как усатый шофер подсадил ее в машину, и «рафик» скрылся в зимней ночи.
Самое интересное, что старушка-пациентка сразу уснула и потом ни у нас, ни во второй терапии птичек больше не слышала.
