Менты, понты и «Скорая помощь». Медицинские рассказы священника-реаниматолога - [23]

А в Мордовию полетела заверенная телеграмма, что мама при смерти.

Ну, что ж – причина уважительная. «Хозяин» подписал разрешение на краткосрочный отпуск.

У ворот несчастного сына встречал «Мерседес» его подруги. До Москвы ехать несколько часов, но ехали дольше. В селении Умет поели шашлыков, а потом завернули в мотель, где несколько часов предавались любви.

Однако надо было ехать.

На следующий день, чинно отметившись в милиции, сын поспешил к маме. Конечно, он зашел и к зав. реанимацией, откуда вышел с посеревшим лицом. Если кто и следил за ним, то никакого сомнения не возникало – маме осталось жить считанные дни, а может, и часы.

Мобильники тогда уже существовали, хотя были далеко не у всех. Но у друзей нашего героя они были. И у подруги был, конечно. С ее мобильника он обзванивал друзей и рассказывал, как плохо маме, и что же делать, если она умрет. Слух пошел по Москве.

На следующее утро «Мерседес» опять подъехал к больнице. Сын поднялся к маме. Мама была жива. Но заведующий обратил внимание на нездоровый цвет лица сына. Давление было повышенным, но доктор решил проверить сахар и вызвал лаборанта. Пришла девочка, взяла кровь. Сахар был 19 ммоль/л (норма – до 5.5). Доктор предложил положить пациента в больницу, но тот отказался. Зато попросил справочку. Справочку дали.

На следующий день подруга набрала 03. Повод к вызову – «потеря сознания, диабет». Приехала «скорая».

Это была совершенно обычная «Скорая». С совершенно обычными врачом и фельдшером. Совсем с другой подстанции, нежели та, где работала Пингвин. Глюкометров на «скорой» тогда не было, зато были тест-полоски. Доктор померил сахар – он был под 30. Пациент сидел в кресле и шумно дышал. От него ощутимо пахло ацетоном.

Необычным в этом вызове было только то, что на бригаду он был назначен не обычным диспетчером направления, а старшим диспетчером. Но это могло заинтересовать только очень хорошо искушенного в скоропомощной «кухне» человека…

«Кетоацидотическая кома» – констатировал врач. На самом деле, конечно, это состояние комой называть нельзя – по уровню сознания это оглушение или сопор, а по жизни его называют прекомой, но термин «кома» в этом случае укоренился.

Фельдшерица поставила капельницу с физраствором и запросила место в отделе госпитализации. Она очень настаивала, чтобы дали определенную больницу, где реально была хорошая эндокринология (и это была совсем не та больница, где была мама героя). Она даже сказала, что это высокий чин МВД, поэтому место ей дали.

Пациента под руки вывели в машину, однако там доктор повел себя несколько необычно. Он вынул из кармана набранный шприц и вонзил иглу в резинку капельницы. Пациент захрапел.

В больнице бригада быстро проследовала в реанимацию. Ее встречал сам завотделением.

– Привезли? – он назвал фамилию, но так тихо, что слышал только врач «скорой».

– Да.

– Кладите на левую койку.

Пациента завезли в маленькую палату, положили на левую койку и подключили к монитору. Бригада уехала.

В палате появилась медсестра. В отличие от своих товарок, бегающих по реанимационному залу, она сидела в палате, почти не выходя. Пациенту делались уколы, ставились капельницы. Но он продолжал храпеть, не приходя в сознание.

Иногда сестра выходила из палаты и подходила к другим пациентам. Чаще всего это были больные сахарным диабетом в коме. Она помогала своим подружкам брать у них кровь из вены.

На следующий день сестру сменила другая сестра, а еще через день – та же самая. Так они и менялись.

В первый же день пришли две тетеньки-эндокринолога: доктор из эндокринологического отделения и доцент кафедры эндокринологии. Больничный эндокринолог сочувственно кивала головой, а доцент поинтересовалась – почему такое глубокое угнетение сознания?

ИСКУССТВЕННАЯ КОМА – важно сказал завреанимацией. – Защищаем мозг.

Доцентша прониклась величием реаниматолога и больше вопросов не задавала. Да и не приходила она больше, а вот больничный эндокринолог, как и положено, приходила и писала дневники в истории болезни.

Еще через пару дней в больнице появился мент, который начал расспрашивать о состоянии пациента. Он потребовал посмотреть на него и почитать историю болезни. Его проводили в бокс и дали почитать. Просмотрев историю, он начал куда-то звонить. Этому куда-то он сообщил, что все вроде без мухлежа. На всякий случай он записал номер наряда «скорой помощи».

В больницу, где лежала мама, тоже наведался мент и тоже попросил посмотреть на больную. Он даже подошел и проверил – действительно ли парализована рука. Оказалось, что да. Историю он читать не стал, ограничился тем, что она есть.

На подстанцию, откуда приезжала бригада, тоже пришел милиционер. Он опросил и врача, и фельдшера об этом вызове. Медики в один голос рассказали о прекоме и о том, как пациент «загрузился» в машине.

В больницу к коррупционеру наведался еще один милиционер. Этот уже серьезно разговаривал и с врачами, и с сестрами, и даже спросил, был ли запах ацетона от больного, когда он поступал. Вся смена, бывшая в тот день, подтвердила – перло, как из канистры. Он переписал все анализы – особенно анализы сахара, но все же ушел.