— Давай, — соглашается сидящий. — Не возражаю.
Наступает молчание. Человек на берегу нагибается, потом бросает снежок в ближайшую сосну. На жёлто-коричневой коре появляется белое пятно.
— Ты Марии дозвонился? — спрашивает человек на скамье.
— Угу. Ещё вчера.
— Она визу получила?
— Получила. Но она же под подпиской. Теперь следователь не разрешает. Говорит — не раньше чем через два месяца.
— Суки.
— Суки.
Снова молчат. Тот, что в куртке, поворачивается и идёт к меченой белым сосне, глядя вверх по стволу. Под чёрными туфлями хрустит снег.
— Не подходи к белке, — советует сидящий. — А то она подумает, что ты — дерево.
— Перестань. Я же просил.
— Ладно, ладно. Извини.
— Нет, не извини. Просто об этом мы никогда не разговариваем. Ты понял меня?
— Понял, понял.
Пепел всё же падает рядом со скамейкой. Усатый досадливо морщится.
Вот они сидят рядом. Тот, что в куртке, откинулся на спинку, растянув руки в стороны, закрыл глаза.
— Я же тебе говорил, чтобы ты сапоги надел, — бурчит усатый. — Посмотри, туфли совсем мокрые.
— Ну и хрен с ними.
Долго молчат.
Потом Ларри негромко произносит:
— Ты понимаешь, что в Россию мы теперь четыре года точно не приедем? Это в лучшем случае. А то и все восемь.
Платон резко выпрямляется. Он смотрит на Ларри с удивлением и искренним непониманием.
— С ума сошёл? Какие четыре года?!
— Я сказал — восемь.
— Да не восемь и не четыре! У меня есть классная идея! Всё уже продумано. Ты не помнишь, когда здесь, в Штатах, выборы президента?
Москва-Лондон
2002—2004
