Мендл Турок - [3]
— Сомневаюсь…
— Сомневаетесь?.. Ну, я вам вот что скажу, — заговорил он с улыбкой. — Дай Б-г, чтоб вы так же скоро убедились, что надо три раза в день Б-гу молиться, как скоро вы убедитесь в победе «Турка».
И, как бы боясь возражений, он поспешно попрощался со мною и ушел.
На следующий день, утром, когда я сидел за чаем, ко мне в комнату вошел мой квартирный хозяин, высокий худой сгорбленный старик лет семидесяти, один из тех несчастных мужей, которые весь свой век проживают паразитами за спиной и в то же время — под башмаком жены, главной работницы. Недалекий, робкий, забитый — он совершенно не чувствовал себя хозяином в доме, где полновластно и деспотично царила его жена, третья по счету, еще не старая женщина. Она весь день проводила в лавке, оставляя дома все под замком, не столько, впрочем, от мужа, сколько от служанки (детей у них не было). Уходя в лавку раньше, чем старик возвращался из синагоги, она часто забывала оставлять ему сахару к чаю. Часто забывала она давать ему обычные две копейки в неделю на нюхательный табак, без которого он, по его выражению, «ходил, как зарезанный гусь». Вообще, она мало церемонилась с ним, часто забывала о его существовании, и только по праздникам, когда он отправлял религиозные обряды, она обращалась с ним лучше, даже с оттенком уважения.
Целый день старик слонялся по дому без дела. Часто он уходил «сидеть» в синагогу. Меня он первое время избегал, встречая меня всегда испуганным взглядом. Однако понемногу он привык ко мне и даже начал захаживать в мою комнату. Визиты его обыкновенно вызывались корыстными мотивами. То ему надо было сделать у меня заем в 2 копейки на табак, то он, при помощи самой тонкой политики, выпытывал у меня: заплатил ли я за квартиру, — вопрос, Б-г весть почему его интересовавший, так как от финансовой части хозяйства он был совершенно отстранен. Чаще же всего заходил он ко мне выпить стакан чаю, но и в этом случае он считал более приличным делать вид, что он случайно зашел.
— Куда это могла деться кружка? — забормотал он про себя, обводя комнату озабоченным взглядом, и остановился глазами на самоваре.
Я хорошо знал, что кружка на своем месте, в кухне, но счел более благоразумным пожать плечами и, после минутного молчания, спросить:
— Не выпьете ли, реб Бер, стакан чаю со мною?
— А?.. Что?.. — встрепенулся старик, быстро обернувшись ко мне и делая вид, что не расслышал моих слов.
Я повторил приглашение.
— Чаю? Нет! Спасибо! Не хочется! Только что пил! — ответил он решительно.
Это входило в программу, и мне предстояло начать упрашивать старика. Но я избрал более радикальный путь.
— Вас, реб Бер, никогда не допросишься выпить чаю! — заговорил я обиженно. — Точно у меня чай «трефной»[3]. Да ведь он в вашей же посуде!.. Право, реб Бер, вы можете иногда ни за что ни про что обидеть человека!..
— Что вы говорите! Б-г с вами! — воскликнул старик почти в ужасе. — «Трэйф»?! Кто говорит: «трэйф»?! Что вы-ы можете сказать! Я просто не хотел чаю!.. Но!.. Но если вам так уж хочется — налейте! Налейте, я выпью! Но что вам может впасть в голову: «трэйф»!..
Все обошлось благополучно, и старик уселся за чаем.
— Скажите, реб Бер, что за человек этот меламед, который учит в хедере, во дворе? — спросил я старика.
— Кто? Мендл Терк?.. — спросил он со старческой торопливостью, оторвавшись от блюдечка и устремляя на меня удивленный взгляд. — Что значит: что за человек? Человек!.. Молодой человек! Набожный молодой человек. Ламдн, большой ламдн. Можно даже сказать: муфлег. Если хотите — даже гоэн[4]…
— Вы назвали его «Терк». Разве это его фамилия?
— Где, фармилье — хэй! — усмехнулся старик. — Вот, просто, ничего… В синагоге его прозвали «турком», так и я, — хэй, знаю я! — так и я, дурак, за всеми так зову его…
— Почему же прозвали его «турком»? — продолжал я спрашивать.
— «Почему прозвали его турком»! Вопрос! Прозвали, ну!.. Вы ведь знаете, что теперь война. Вы ведь «лист» читаете. Ну, когда Мендл стоит за Терка, его и прозвали «терком». Если б он стоял за «Русса» — его бы прозвали «руссом».
Старик почему-то взглянул на меня с видом победителя и принялся за свой чай. Когда я налил ему второй стакан, он слегка отстранил его рукой и заговорил спокойно:
— Вы говорите: «Мендл»! Что? Где? — весь город, весь город ходуном ходит. О чем теперь говорят?.. «Говорят»… я хорошо сказал: «говорят». Не говорят, а дерутся, воюют. И о чем только? О политике!..
— Где же это воюют и дерутся?
Старик вскинул на меня удивленный взгляд.
— Как где? — воскликнул он. — В синагоге, конечно. Где же еще… А! Если б вы видели, что там творится! Все! Говорю вам — все, и стар и млад, только и делают, что воюют. Когда сходятся «Руссы» и «Турки», начинается прямо война, война Гога и Магога!..
Старик так горячо говорил это, что мне вдруг захотелось узнать его собственные «политические воззрения», и я прямо спросил его:
— Ну, а вы сами, реб Бер, вы-то кто: «Русс» или «Турок»?
Старик даже встрепенулся.
— Я? Хе-хе! Еще что скажете!.. Недоставало еще, чтобы я этим занимался! Дурака к счету не достает, что ли?.. Хей! Когда говорят — я слушаю, ухо приставляю. В одно ухо вошло, в другое вышло…
