Men from the Boys, или Мальчики и мужчины - [33]

Я вынул кольца и тщательно уложил их в ящик стола. Потом посмотрел на медаль.

Голубая лента с двумя параллельными белыми полосками потемнела за шестьдесят лет, прошедшие с тех пор, как король приколол ее на грудь отца. На передней стороне старой серебряной медали было выбито лицо короля, а на задней — корона и листья лавра, обрамляющие крошечные слова: «ЗА ВЫДАЮЩИЕСЯ ЗАСЛУГИ».

Я закрыл коробочку и сунул ее в карман джинсов.

Я хотел отдать ее Кену Гримвуду. Это было самое малое, что я мог для него сделать.

Внизу сидела Джони, сгорбившись над журнальным столиком и раскидав вокруг себя карандаши. Она была в школьной форме, готовая к выходу, но всецело занята рисованием открытки, на которой было написано: «Сегодня твой день рождения! Не грусти! Ешь пирог!» На обложке открытки я заметил картонный пирог и печального картонного человечка. Джони вырисовывала на пироге множество разноцветных свечек, делая его пожароопасным, и заставляла картонного человечка улыбаться, подрисовывая ему вверх уголки губ. Увидев, что я вошел, она поспешно прикрыла открытку рукой.

— Ничего, ничего, ничего, — весело повторяла она, и в этот момент мать окликнула ее.

И я подумал — о, да. Теперь я вспомнил.

Завтра у меня день рождения.

Когда вам исполняется сорок, вы начинаете смотреть жизни в глаза. Вы еще молоды, но уже не можете дурачиться. Именно в это время вы начинаете понимать, какой сделали свою жизнь.

Меня это не беспокоило. Были вещи, которые мне нравились больше, и были вещи, которые мне нравились меньше. Деньги — больше. Вес — меньше. Волосы — больше. Работа — меньше. Но я не верил в кризис среднего возраста. Я считал его мифом. Когда мне исполнилось тридцать, моя жизнь затрещала по всем швам. Неужели можно пережить больший кризис, чем тогда?

— Папа, ты ведь ничего не видел? — спросила меня дочь.

Я улыбнулся и покачал головой:

— Ничего не видел, ангел.

— Хорошо.

Я отправился на работу.

— Вы знаете, что мы вас любим, — говорил Блант, кривя мягкий рот в гротескной пародии на выражение чувств.

Я не мог себе представить, что он кого-нибудь любит.

— Думаю, я возьму мясо акулы и равиоли с тыквой, — заявил Марти, оглядываясь в поисках официанта.

Он совершенно ничего не замечал. Но я понял. В Би-би-си тебе никогда не говорят о том, что любят тебя, пока не настанет день, чтобы выкинуть тебя прочь.

Я вас люблю. Поэтому вы должны умереть.

Я обвел глазами место, где мы сидели, — облицованный деревянными панелями итальянский рыбный ресторанчик в Мейфэр, который неизвестно почему облюбовали деловые люди нашего бизнеса, и понял, что устраивать сцену будет самоубийством. В этом случае про нас подумают, что мы не умеем достойно проигрывать. А тем, кто не умеет достойно проигрывать, не предлагают работу.

На столе лежал хлеб. Он был не порезан, а поломан руками — таким образом здесь хотели продемонстрировать, как едят хлеб итальянские крестьяне.

— Можно поломать хлеб не так крупно? — спросил Марти у официантки, и она отнесла его обратно на кухню.

— Демографическая ситуация с определенного момента изменилась, — разглагольствовал Блант. — «Оплеуха» делает то, о чем говорится в Интернете, — но неужели мы действительно должны потворствовать родившимся во время беби-бума и готовым убить того, кого видят за рулем с мобильником в руке?

— Определенно, — проговорил я, хотя в душе подозревал, что уже слишком поздно.

— Вы собираетесь брать закуски? — поинтересовался Марти. Он похлопал по растущему экватору пояса своих брюк. — Я, пожалуй, воздержусь.

— Марти, — проговорил я, глядя на Бланта. — Марти, нас увольняют.

В ресторане было шумно. Все места, куда мы ходили, мало чем отличались друг от друга. Складывалось впечатление, что все пользуются ртом исключительно для болтовни. Но Марти продолжал помахивать меню, призывая утомленную молодую уроженку Восточной Европы в белом фартуке. Я не сводил глаз с Бланта.

— Потому что мы не пришли послушать вашу убогую речь? — спросил я. — Вашу супер-гипер-медиа-распрекрасную речь? Потому что мы не к вашим услугам сутки напролет? Потому что у нас своя жизнь? Потому что у нас семьи?

Блант вспыхнул:

— О, дело вовсе не в этом.

— А в чем?

— Мы просто хотим внести кое-какие изменения.

— Почему, когда люди так говорят, изменения никогда не бывают в твою пользу? — уже не сдерживался я. — Почему изменения всегда делают жизнь хуже? Почему ничего никогда нельзя оставить без изменений?

Это была бы хорошая тема для нашего шоу. Нашим слушателям она бы понравилась.

_____

В «Пусси Галор» возникла проблема с карточкой Марти.

Официантка в пачке принесла ее назад со смущенной улыбкой, ведя за собой вышибалу. Он навис над ней, ожидая, чем закончится дело.

— Вы знаете, кто я такой? — спросил Марти, глядя на карточку с серебряной полоской, и громила поднял свою громадную голову, словно принюхиваясь к добыче. Я подвинулся к Марти, успокаивающе похлопал его по руке и потянулся за бумажником. Мы выпили всего одну бутылку. Я заплачу наличными.

— Быстро сюда, — позвал вышибала своих напарников, похожих на неандертальцев. — Тут мужик, который не знает, кто он такой…

— Сколько с нас? — спросил я, и официантка в пачке с готовностью направила фонарик на счет.