Мемуары власовцев - [5]

Заведующая Собранием — вдова адмирала Иванова 13-го, очень милая дама, любительница выпить. Обед в Собрании стоил три с половиной лиры, но нам обходился в десять раз дороже, так как мы покупали неограниченное количество вина и всех угощали. За одним столом сидели с графом Орловым и его супругой, урождённой графиней Шереметьевой — очень милая чета молодоженов. Для них, конечно, мы были более близки, чем советофильствующая русская колония. Остальные были какие-то артисты и вообще «богема».

Ужинать мы ходили в маленький ресторанчик на виа Ольмата, около церкви Санта Мария Маджоре (испанская базилика), там познакомились с католическим священником отцом Николаем Лазаревичем, бывшим русским морским офицером. Хотя его мать и была дочерью православного священника, он по каким-то причинам принял католичество и служил в маленькой церкви неподалеку от базилики — кажется, седьмым священником. Он как-то меня спросил: «Скажите, Габриэли, вы меня презираете за то, что я перешёл в католичество?» Я его успокоил, сказав, что мы — русские — отличаемся веротерпимостью. Он хорошо знал хозяина ресторанчика и тот, после длительных переговоров, лез в погреб и доставал бутылку прекрасного вина, привезенного из деревни, — только для нас, другим не давал. Обычное вино в Риме — «фраскатти» — ярко-жёлтого цвета, почти оранжевого. Можно было зайти в любой ресторан, заказать вина, которое подавали в графинчике с меткой, можно было брать без всякой закуски.

Пока время было свободное, осматривали Рим — самый интересный город в мире. Раз с Селивановым пошли (в штатском) на площадь Венеции, где ожидался приезд Муссолини. К нам раза три подходили сыщики в штатском и требовали документы — у нас были военные удостоверепия. Нас даже хотели представить Муссолини и сестре королевы, великой княгине Анастасии Николаевне, матери герцога Лейхтербергского и вдове великого князя Николая Николаевича, но приём наш не состоялся, не успели.

Мы прожили в Риме три недели, и ежедневно приходилось быть «на взводе», так как мы были вроде «знатных иностранцев», а знатность обязывает: в Русском собрании угощали всех вином вечером за ужином, иногда бывали и в лучших ресторанах. 19 декабря на Святого Николая Сладков закатил свои именины в дорогом ресторане, насобирал гостей человек двадцать пять, на столах дорогое вино, конфеты, даже скрипач подходил и пиликал над ухом душещипательные мелодии. Заплатить у Сладкова не хватило, пришлось мне и Селиванову лезть в карман, пришлось и Мальцеву — сам был виноват, что со Сладковым собирал своих знакомых. На оставшиеся деньги мне пришлось поддерживать моих соратников, так как у них даже денег на папиросы не осталось! В Италии была свободная продажа табака, но только при покупке нужно было сдавать старые обёртки — в стране был бумажный кризис.

В своём маленьком ресторанчике устроили встречу Рождества. К нам пытался пристроиться какой-то семинарист Восточного обряда. Он уверял, что Восточный обряд существует для того, чтобы после свержения коммунизма в России обращать население в католичество. Известно, что Ватикан не протестовал против уничтожения православного духовенства, мечтая занять его место. Я говорил этому семинаристу, что их труды напрасны, так как если какой-нибудь комсомолец и обратится к религии, то будет верить так, как верили его отцы и деды. Я ему напомнил исторический пример: когда рыцари-меченосцы обращали насильственно литовцев в католичество, то литовцы ловили ксендзов и перепиливали их деревянными пилами.

Дед — хозяин ресторана — накрыл огромный стол, доставил блюдо спагетти и с торжественным видом их перемешивал. Подошёл этот семинарист, но я ему сказал, что все места заняты за нашим столом. Больше я его никогда не встречал. Был и отец Николай, ставший для нас своим человеком. Он так к нам был привязан, что, когда мы возвратились из России в Италию, то сказал, что за литургией ежедневно поминал нас. В минуты опасности, когда наша жизнь висела на волоске, мы говорили: «За нас, вероятно, кто-то молится»… Впоследствии мы узнали, что после нашего отъезда «домой», в Испанию, он так загрустил, что попал под трамвай и погиб. Нам было его очень жаль — всё-таки он бывший русский морской офицер…

Наконец, портной приготовил наше обмундирование. Напялили мы офицерскую форму и явились в Дистрикт. Там принесли присягу на револьвере на верность королю, в присутствии полковника. Я немного изучил итальянский язык и прочёл текст присяги удовлетворительно, Селиванов тоже, а Сладков по-итальянски ни бум-бум, но с подсказываниями кое-как сошло.

Поехали на следующий день во Флоренцию, там прекрасная русская церковь. Отстояли литургию, и священник, которого мы знали по Парижу, отпустил нам грехи — ведь мы ехали на подвиг ратный. После церкви большой компанией пошли в железнодорожный ресторан и хорошо пообедали с незнакомыми нам русскими. Во Флоренции мы нацепили наши испанские ордена, а при причастии сняли револьверы (как полагается по Русскому уставу — во время исповеди, причастии и бракосочетании оружие снимается). Хорошо, что в итальянской армии офицеры не носят шашек.