Мемуары - [2]
Кончилось это, тем не менее, печально: при выходе со стадиона Валика арестовала полиция, и его посадили в тюрьму для выяснения обстоятельств происшествия. Весь комизм ситуации состоял в том, что папа был не в зуб ногой по-гишпански, а местные жандармы не могли найти во всем городе человека, который говорил бы по-русски. Семь дней они пытались объясняться на пальцах, а потом испанцы опустили руки... или не захотели связываться с великой северной империей. Как бы то ни было, папашу отпустили с миром.
У выхода из кутузки его поджидала очаровательная Карменсита - он просто взял ее за руку и сказал "пошли!" Не знаю, появился бы я на свет, если бы она знала, что идти придется через всю Европу в холодную Россию, но она пошла без вопросов, а когда через три дня наконец спросила, куда русский матрос ее ведет, поворачивать назад было поздно: она без памяти влюбилась в этого рослого белокурого парня со светлой душой.
Ровно тридцать дней они пробирались через всю Европу. Можете представить себе удивление жителей какого-будь Шварцваальда, которые никогда не видели моря, когда на окраине их горной деревушки появлялся русский моряк. Шествие моих родителей по Европе было поистине триумфальным:
чтобы посмотреть на эту экзотическую пару, собирались целые толпы крестьян. От деревни до деревни, от города до города их услужливо подвозили на повозках и даже собирали деньги на поезд в тех местах, где он был (карта европейских железных дорог состояла тогда из отдельных разрозненных линий). Не обошлось и без курьезов: когда жители одной протестантской деревушки узнали полное имя моего папаши, они чуть было не подняли его на вилы. Пришлось спасаться бегством. С той поры папа особенно полюбил свое прозвище "Валик".
Валик торопился, ведь в случае длительной задержки его могли счесть дезертиром - тогда это слово было еще позорным. Его старание было вознаграждено: он прибыл в Санкт-Петербург на день раньше остальной команды, которая добиралась поездом от Одессы, и встречал своих боевых товарищей на Николаевском вокзале. Прямо от вокзала моряки прошли торжественным маршем по Невскому проспекту, на всем протяжении которого их приветствовали бурной овацией. В тот же день в Зимнем дворце героям был дан обед. После обеда Николай Второй обошел фронт выстроившихся команд "Варяга" и "Корейца" и каждого лично поблагодарил за верность Отчизне. А в память об этой встрече морякам разрешили взять с собой серебряные приборы с царского стола.
Из-за нехватки сведений о жизни моих родителей я вынужден ускорить повествование: в конце апреля родители обвенчались, в середине мая русская эскадра была разгромлена в Цусимском проливе, в начале сентября
- подписан Портсмутский мирный договор, а через год после этого, 2 сентября 1906 года, родился я.
Революционный экстаз (глава вторая, в которой рассказывается о
вычеркнутом из истории капитане "Авроры", погоне за Керенским и охране
Ленина) От батюшки, Вальпургия Порфирьевича Ромашкина, я унаследовал славянскую внешность - прямые и мягкие русые волосы и голубые глаза (с возрастом они сперва посерели, а потом позеленели), а также высокий рост (по тем, доакселератским временам) и напевность интонаций, а от матушки, Кармен Ана Алонсо, - южный темперамент и зажигательный иберийский характер. Что и говорить, смесь вышла гремучая.
По потешному семейному преданию, я родился без рубашки, но с эрекцией.
Еще не научившись ходить, я, ползая на четвереньках, приставал к кухаркиной дочке, а целоваться научился раньше, чем говорить. К моменту поступления в гимназию на нашей улице не оставалось ни одной моей ровесницы, которой бы я не задрал мимоходом подол. В гимназии я не проучился и трех лет: меня исключили за то, что я перочинным ножиком вырезал на парте обнаженную женщину с подписью "Иха де пута" ("сукина дочь") - это выражение я почерпнул от матушки, когда она ругалась на соседку. Да, в старорежимные времена за такое исключали из школы, слава Богу, не с "белым билетом". Вернувшийся из плавания батюшка задал мне капитальную порку, а после отдал меня на флот - "набираться ума".
Так я стал юнгой на крейсере "Аврора". В ту пору мне было десять лет, а на дворе стоял суровый 1916 год - разгар войны с германцем. "Аврора" патрулировала акваторию Финского залива. До активных боевых действий крейсер не допускали по одной простой причине: его капитан был обрусевшим немцем. Про капитана "Авроры" здесь нужно сказать особо, потому что ни в одном из архивов вы не найдете про него никаких сведений. Сразу после революции наш капитан таинственно исчез, а затем на протяжении десятилетий чекисты методично истребляли любую о нем информацию, начиная с земских записей о рождении и заканчивая приказами адмиралтейства о награждении и повышении по службе. К концу тридцатых годов была к тому же расстреляна вся бывшая команда "Авроры", и легендарный крейсер превратился по сути в корабль-призрак, "летучий голландец" революции без командиров и команды. Причина была самой простой: большевиков не устраивало то, что судьбоносная команда "пли!", положившая начало революции, прозвучала из уст немца.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В тринадцать лет Макс Вебер штудирует труды Макиавелли и Лютера, в двадцать девять — уже профессор. В какие-то моменты он проявляет себя как рьяный националист, но в то же время с интересом знакомится с «американским образом жизни». Макс Вебер (1864-1920) — это не только один из самых влиятельных мыслителей модерна, но и невероятно яркая, противоречивая фигура духовной жизни Германии конца XIX — начала XX веков. Он страдает типичной для своей эпохи «нервной болезнью», работает как одержимый, но ни одну книгу не дописывает до конца.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Я вхожу в зал с прекрасной донной Игнасией, мы делаем там несколько туров, мы встречаем всюду стражу из солдат с примкнутыми к ружьям штыками, которые везде прогуливаются медленными шагами, чтобы быть готовыми задержать тех, кто нарушает мир ссорами. Мы танцуем до десяти часов менуэты и контрдансы, затем идем ужинать, сохраняя оба молчание, она – чтобы не внушить мне, быть может, желание отнестись к ней неуважительно, я – потому что, очень плохо говоря по-испански, не знаю, что ей сказать. После ужина я иду в ложу, где должен повидаться с Пишоной, и вижу там только незнакомые маски.
«В десять часов утра, освеженный приятным чувством, что снова оказался в этом Париже, таком несовершенном, но таком пленительном, так что ни один другой город в мире не может соперничать с ним в праве называться Городом, я отправился к моей дорогой м-м д’Юрфэ, которая встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что молодой д’Аранда чувствует себя хорошо, и что если я хочу, она пригласит его обедать с нами завтра. Я сказал, что мне это будет приятно, затем заверил ее, что операция, в результате которой она должна возродиться в облике мужчины, будет осуществлена тот час же, как Керилинт, один из трех повелителей розенкрейцеров, выйдет из подземелий инквизиции Лиссабона…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.