Мемуары - [117]

Тем временем испанский король направил во Францию жалобу в связи с помощью, оказываемой герцогу Савойскому. Испанский посол заявил, что герцог должен с одинаковой почтительностью относиться к обеим коронам, но не делает этого; что он, посол, готов обсудить все претензии герцога, которые король желает поддержать, не будучи принужденным к тому герцогом; уезжая обратно, он высказал просьбу, чтобы Его Величество направил в Мадрид чрезвычайного посла, который получит там все необходимые разъяснения и удовлетворение.

Их Величества сочли сию позицию не лишенной здравого смысла и обратили свои взгляды на меня. Я был готов выехать и припас множество приятных вещиц, которые есть во Франции, для того, чтобы дарить их в Испании, уложил свой багаж, но тут меня вызвали к Королю, и я был назначен на должность государственного секретаря вместо г-на Манго.

Было решено послать вместо меня графа де Ла Рошфуко; однако чрезмерная обходительность, свойственная ему, помешала ему выехать в то время, которое указала Королева, кроме того, граф был занят в балете и в конце концов не выехал вовсе. Тут возобновились происки принцев против Короля, и заботы о делах собственной страны отвлекли нас.

В этом же году скончался первый президент де Арлэ, уроженец самого старинного из четырех баронских родов Франш-Конте; не менее, чем происхождением, прославился он и своей добродетелью, впервые отмеченной еще Генрихом III. Он поставил ее на службу Королю сперва в Пуатье, а затем в Парижском парламенте, будучи первым президентом, который председательствовал таким образом, что его имя до сих пор славят. Он был столь значительной персоной, что один его взгляд напоминал каждому о долге перед отечеством. Если дело поручалось ему от имени влиятельного лица, он старательно изучал его, боясь подвоха, раз ему оказано столько внимания; если же во время частного визита кто-либо заговаривал о деле, он становился непроницаемым и не допускал фамильярности. Как-то раз г-н де Гиз пришел к нему в день баррикад, чтобы извиниться за случившееся, и он откровенно ответил ему, что ничего не знает, однако признался, что плохо, когда слуга прогоняет своего господина из его дома. Когда Ле Клерк в дни мятежа, поднятого Лигой, привез его с остатками двора в Бастилию, то многие из вельмож подали жалобы, а де Арлэ не проронил ни слова, но вошел в тюрьму с тем же важным видом, с каким обычно входил в здание парламента: в его чертах читались угрозы, гордое мужество и печаль, и это был его ответ на презрение и оскорбительные слова мятежников.

Примером присущих ему неподкупности и непреклонного мужества в отправлении справедливости служит следующий: как-то раз Король отправил на проверку в парламент эдикт, который показался де Арлэ не слишком соответствующим законам, и он стал всеми силами бороться против его одобрения; Король взялся упрекать его в том, что он поступает дурно, поскольку незадолго до этого получил большой участок земли на острове Пале под строительство дома; де Арлэ тут же вернул Королю патент, однако Его Величество, покоренный честностью президента, не взял его. В семьдесят пять лет де Арлэ ослеп, и Король позволил ему оставить свой пост и назначил 200 000 франков вознаграждения. В восемьдесят лет де Арлэ скончался, обремененный более годами и почестями, нежели благами: образ его жизни не позволил ему оставить детям намного больше того, что он получил в наследство от своего отца.

В том же году скончался и кардинал де Гонди, брат герцога де Реца; оба они были ставленниками королевы Екатерины Медичи, сделавшей их, людей самого низкого происхождения, первыми лицами Государства и Церкви. Де Гонди был сначала лангрским епископом, затем епископом Парижа и, наконец, стал кардиналом; человек не слишком образованный, он был здравомыслящим и показал на собственном примере, насколько сложно сердцу иностранца быть верным владыке, коему обязан всем, что имеет его обладатель. Его благодетель Генрих III был смертельно ранен, он в тот же час покинул его и удалился в свое поместье в Нуази, отказавшись присутствовать при кончине Короля и отдать ему последний долг, хотя и получил от Короля милостей сверх меры; он подтвердил своим поступком справедливость старинной поговорки: чем любовью испытывать иностранца, лучше уж его испытать, а потом полюбить. Он умер в возрасте восьмидесяти четырех лет и был погребен в соборе Парижской Богоматери, в часовне, где можно видеть могилы его брата и его самого, с надписями скорее напыщенными, чем искренними.

1617

Герцог Неверский настолько от души одним из первых влился в мятеж, длившийся весь предыдущий год, а принцы и дворяне, удалившись от двора и действуя какое-то время тайком, тем не менее были так связаны с ним и с такой страстью помогали ему, что даже не стали дожидаться наступления весны и начали военные действия в первые числа года, в самый разгар зимних холодов.

Король, желая предупредить беды, уже не раз проистекавшие в его королевстве от мятежников, получавших помощь от иностранных государей, представлявших их собственного в неверном свете, отправил с чрезвычайным посольством барона де Тура к королю Великобритании