Мемуары посланника - [8]

Во время последней беседы перед уходом со службы Вы сказали, что довольны моей работой. Сегодня случайно от служащих конторы я узнал, что отчисляюсь от миссии и лишаюсь, таким образом, возможности закончить отчет о рессорах, который, едва ли ошибусь, является пока единственным ценным, если не считать моего же отчета «О производстве винтовых стяжек», составленного на основании действительных заводских опытов и продолжительных наблюдений.

Подводя итог сказанному, не могу не чувствовать себя в глубокой степени оскорбленным. Вы поступили со мной не как начальник, радеющий за суть дела, не как джентльмен, каким должны были себя показать хотя бы потому, что живете в стране джентльменов, а как дореформенный царский чиновник.

Не хотелось бы говорить о моих заслугах как работника, но, покидая миссию при таких тяжелых обстоятельствах, я невольно вспоминаю слова фабриканта Mr. Ch. Ottis из Кливленда, которые он мне сказал на прощание: «Мистер Озолс, нам было тяжело исполнять ваши требования, но вы были справедливы. Желаю вам счастья».

Эти слова для меня будут лучшим воспоминанием о работе в Америке».

Прочтя мое письмо, Ломоносов немедленно попросил меня к себе.

– Почему вы меня выругали? – спросил он.

Так у него всегда. Несдержанный, бросался вслепую, очертя голову, не считаясь ни с какими препятствиями, забывая меру и границу дозволенного. Правда, получив отпор, смирялся и притихал.

– Было бы неправильно, Юрий Владимирович, и даже нечестно с моей стороны уйти после столь долгой совместной работы с вами, не сказав правды.

Это подействовало. Мои слова произвели на него должное впечатление, он тут же высказал сожаление о произошедшем и просил взять письмо обратно, что я и сделал. Несколько дней спустя мы обедали вместе. Ломоносов был весьма не прочь выпить бутылку-другую вина и в такие минуты становился откровенным, а откровенность его была нескрываемо циничной. Философствуя за стаканом вина, он поведал мне мораль и мудрость своей жизни:

– Никогда не надо считаться с хорошим человеком. Считаться надо с негодяем, ибо хороший человек никогда вам не напортит.

Вести из России поступали все более грозные и безнадежные. Власть перешла к большевикам, и Ломоносов, верный своей морали, становился задумчивым и скрытным. 11 июня 1918 года он неожиданно вызвал меня к себе.

– Вы хотели меня видеть?

– Всегда рад вас видеть, собственно, дела к вам у меня никакого нет. Знаете, скоро мы опять начнем строить вагоны и паровозы. И вот тут вы очень и очень понадобитесь.

Поговорив еще немного на эту тему, мы расстались. Я ушел. Хорошо его зная и понимая новую политическую обстановку, я почувствовал, что беседовал уже не с главноуполномоченным, а с агентом большевиков, который пробует завербовать меня в их стан. Мои предположения оправдались раньше, чем я думал. В тот же вечер перед многолюдным собранием в 10 тысяч человек, проходившем в Madison Square Garden, Ломоносов выступил с широковещательной митинговой речью. Говорил о признании новой власти, ее заслугах, будущем, необходимости ее поддержать. Толпа всегда толпа. Встретили его и провожали громкими аплодисментами, но, надо сказать, столь же громкими криками: «Иуда, предатель!» Я вспоминаю об этом и передаю эти подробности о Ломоносове только потому, что всем известно, какую важную роль он играл в Советской России, стал в ней первым комиссаром путей сообщения.

Конечно, на железнодорожную миссию это выступление произвело самое тяжелое, удручающее впечатление. Члены миссии А. Липец, М. Гротен, М. Брониковский, Р. Балков, Е. Волькенау, Горбунов, В. Левин, я и другие постановили выразить решительный и энергичный протест, который и опубликовали в нью-йоркских газетах. Не остался равнодушен к этому выступлению и посол Бахметьев. Личность Ломоносова была установлена. На основании письма Бахметьева Государственный секретарь Лансинг сообщил всем учреждениям, что с этих пор Ломоносов больше не глава русской миссии путей сообщения в Америке. Его карьера и деятельность были кончены. На его место назначили инженера Альфонса Ильича Липеца, моего друга, руководителя профессорской кафедры паровозостроения в Америке.

План Ломоносова был неплох. В честолюбивых мечтах он видел себя советским послом в Вашингтоне или, по крайней мере, комиссаром путей сообщения в России. Ему важно было добиться признания большевиков со стороны Америки. Если это случится, все остальное пойдет как по маслу. Он мог надеяться на успех. Умелый и ловкий в личных делах, карьерист, Ломоносов успел установить связи с Троцким, когда тот находился в Америке. В то время это была надежная опора. Покидая Нью-Йорк, Троцкий сказал провожавшим его, что скоро он станет первым лицом в Советской России. Ломоносову оставалось ждать своего счастья. А пока у него немедленно отобрали все государственные деньги, за исключением 20 тысяч долларов. Эта сумма, сколько помню, осталась при нем, ее больше никто не видел. Ему пришлось покинуть и миссию путей сообщения, откуда его выселили при помощи полиции.

Борьба в Америке против большевиков и немцев

Для иностранцев Россия всегда была окутана туманом. За небольшим исключением, ее представляли неверно или смутно. Все было преувеличено и искажено. Меньше всего понимали крестьянство, его душу, положение, склонности и требования. Так же и русская революция предстала взору иностранцев в неверном освещении, породила разноречивые мнения, раскол особенно увеличился, когда власть захватили большевики. Скоро все стало ясно, положение России безнадежно.