Мемуары посланника - [45]

Внешне Сталин похож, как все кавказцы, на еврея. Иногда и происходили такие ошибки, случалось, Сталина ругали и называли «жидом», надо было видеть, как загорались его глаза. Конечно, такие ругательства ему приходилось слышать от охраны, но, как бы ни был пылок его темперамент и велик скрытый гнев, он никогда не доходил до открытой стычки с властями, даже и самыми маленькими. Несмотря на бурный характер, Сталин умел владеть собой. Не разменивался на мелочи. Вспоминаю пустой, но характерный случай. Нам выдавалось ежедневно 10 копеек, и на них мы покупали в дороге кое-какие продукты. На одной станции, когда мы особенно торопились, Сталин заплатил за какого-то медлительного товарища, разумеется, это были копейки. Но когда тот хотел вернуть деньги, Сталин пренебрежительно и наотрез отказался взять. Товарищ, однако, настаивал во что бы то ни стало отдать долг. Сталин взял деньги и тут же выбросил за окно. «Ну, теперь вы мне больше не должны, ваше самолюбие удовлетворено».

В своих оценках Сталин был груб и крут, беспощадно отзывался о людях. Откровенно признавался, что редко находил человека, который бы ему нравился и мог стать близким. Он был хорошим рассказчиком кавказских анекдотов. Передавал их остроумно и даже талантливо, во всяком случае, не банально. Актерский талант в нем отмечался и тогда.

Из Томска мы ехали по реке до Нарыма, города с 500 жителей, из которых 80—100 политические ссыльные. Встречать нас на берегу собралось много народа. Был там и Александр Петрович Смирнов, впоследствии комиссар земледелия СССР. При помощи Смирнова мы нашли небольшую квартирку из двух комнат. Я взял маленькую, Сталин побольше. Днями и ночами мы просиживали за книгами. Сталин интересовался философскими вопросами, которые тогда были очень актуальны в нашей партийной жизни. Но его неотвязно точила мысль получить фальшивый паспорт и устроить себе побег. Вопросами нашей повседневной жизни он совсем не интересовался. Должен добавить, он никогда не отличался особой практичностью. Вначале мы вели совместное «хозяйство», ежедневно, по очереди, исполняя должность «хозяина», что очень и очень не нравилось Сталину. Он стал обедать у Смирнова, поступил к нему полупансионером, но завтракать и ужинать мы продолжали вместе. Тут произошли некие осложнения, на сей раз с самоваром.

У нашего хозяина были две дочери, они и ставили нам ежедневно самовар, но, как кавалеры, мы не могли допустить, чтобы женщины носили тяжелый самовар по крутой лестнице, и, чередуясь, делали это сами. Сталину это надоело, и носить самовар стал я один. Нетерпеливого Сталина это раздражало, он не хотел принимать моих услуг. Неизменно Сталин встречал и провожал каждый пароход, толкался в гуще людей, обдумывая обстоятельства возможного побега.

Конечно, мы с ним спорили. Тем и предлогов хватало, сказывалась подлинная натура Сталина. Он говорил с увлечением, глубокой и страстной уверенностью в своей правоте, к взглядам противника относился пренебрежительно. Разумеется, много думал о партийной организации, ее членах, их пригодности, о пользе, которую мог принести каждый из них. Сталин не любил женщин-революционерок и говорил о них с иронией. По его убеждению, женщина не может отдаваться вполне делу революции, не жертвует душой, лишь флиртует. Ее интерес не в революции, а революционерах.

– Однажды я выступал на собрании, – вспоминал Сталин, – где молодая женщина, казалось, с большим интересом и вниманием следила за моей речью. Мы познакомились, разговорились, оказалось, она следила за моими губами.

Глава большевизма Ленин тогда переехал из Парижа в Краков, поскольку считал нужным находиться как можно ближе к России. В Кракове (1912) должен был состояться съезд, на который ждали и Сталина. Единственной дорогой из Нарыма во внешний мир была река Обь. Две попытки бегства провалились. Но Сталин в конце концов достиг своей цели, сбежал из Сибири в Европейскую Россию».

Клятва Сталина

На кафедре в роли оратора я видел Ленина только раз, в 1921 году на съезде Советов. Он говорил почти два часа. Основным было требование «Меньше политики, больше инженеров и агрономов!». Я сидел в ложе НКИД. Заведующий экономически-правовым отделом этого комиссариата Сабанин, обратившись ко мне, сказал:

– Гениальная речь!

– Да.

Про себя я подумал: «А может, и сумасшедшая». Она меня ошеломила. Тут было все: и упрощение сложнейших вопросов, и заостренная, упрямая односторонность требований, и нежелание охватить перед слушателями всю широту запутанного настоящего и совсем неясного будущего. Живым Ленина я уже больше не увидел, но я его хоронил.

Когда после смерти Ленина в 1924 году Сталин на съезде Советов в Большом театре произнес траурную речь-клятву, я его услышал впервые. Эта клятва произвела на меня чрезвычайно сильное впечатление. «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии». Затем он поднимает правую руку и продолжает: «Клянемся тебе, товарищ Ленин, мы с честью выполним твою заповедь… Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить единство партии как зеницу ока». Рука поднимается: «Клянемся тебе, товарищ Ленин, мы с честью выполним и эту твою заповедь».