Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - [75]
Поскольку гонец, посланный мною, был человеком надежным, на которого можно было вполне рассчитывать, ему в Вене передали для меня письма, в которых сообщалось, что готовится заговор против поработителей Польши; что ядро этого заговора находится в зарубежной стране, которая не называлась; что тайные связи соединяют все провинции Польши и что они тянутся в самый центр Варшавы. Ранее или позднее разразится восстание, гибельное для русских и их сторонников, однако при этом трудно надеяться на благотворность его результатов для нашей несчастной страны.
В соответствии с различными характерами лиц, пославших мне эти письма, я находил в них больше или меньше подробностей, а также излияния чувств, страхи или надежды по поводу предстоящих событий, но все сходились в одном: идет скрытая, но активная работа как в самой стране, так и за ее пределами ради избавления от российского ига; готовятся силы для освобождения Польши и восстановления конституции 3 мая.
На деле я не имел никакого прямого сообщения с теми, кто оказывался во главе восстания, да и не мог иметь, так как, состоя в правительстве в период захвата Польши русскими, я вынужден был прекратить всякую переписку со своими давними друзьями. Хотя никто из них не подозревал меня в том, что я могу переменить свои взгляды, они все понимали, что не должны со мной общаться, что я не могу к ним присоединиться и что, поскольку я оставался в Варшаве, занимаемый мною пост не может внушать доверия обществу.
Я вернулся из путешествия в начале февраля 1794 года. Больше не было разговора о срочных делах, по поводу которых Игельстром и король считали необходимым мое присутствие в Варшаве[28].
Я заметил также, что Игельстром был вежлив, но сдержан со мной и даже не настаивал, чтобы я обязательно присутствовал на всех заседаниях Совета, от которых я уклонялся под предлогом состояния здоровья, которое еще не совсем восстановилось. Было очевидно, что посол не доверял мне и боялся моего влияния на короля и на то малое число членов Совета, которые были искренне преданы интересам родины.
Я еще раз воспользовался снисходительностью Игельстрома, чтобы заявить ему, что, прежде чем отправиться в Петербург, как я ему уже говорил, мне необходимо привести в порядок и завершить мои семейные дела в Литве по поводу контрактов в Минске и Новогрудке на месяц март.
Игельстром нашел мою просьбу уважительной, а поскольку вопрос о моей поездке в Петербург стоял по-прежнему и он побаивался, что я могу причинить ему вред, то без всяких затруднений согласился на мой отъезд. Однако, под предлогом облегчения моего проезда через расположение российских войск, он приставил ко мне сопровождающим унтер-офицера, очень сообразительного, которому было поручено, как я догадался вскоре, наблюдать за мной и следить за всеми моими действиями.
Это был последний раз, когда я виделся с Игельстромом в Варшаве. Я спешно покинул столицу и увидел ее вновь только после трагических событий, ареной которых она стала. Застал я этот город в состоянии, весьма отличном от того, в каком он был к концу февраля.
Чтобы изложить по порядку мои записи о восстании 1794 года, я решил, что должен отделить события, происходившие в Варшаве и польских провинциях, от тех, которые имели место в Вильне и вообще в Литве, хотя между ними была непосредственная связь и происходили они в одно и то же время.
Тому есть причины. Я узнал о восстании в Кракове и о том, что происходило в первые месяцы восстания в Польше, по устным пересказам, приказам по армии, прокламациям Костюшко и Верховного совета, а также из национальных газет.
Иначе обстояло дело с восстанием в Литве, многие события которого проходили перед моими глазами. Я находился в семи верстах от Вильны, когда там разразилось восстание. Через несколько дней я прибыл в этот город и был там избран членом Временного совета Литвы, позднее принял активное участие в военной службе, из которой выбыл только после захвата Вильны российскими войсками и отступления армии Литвы.
Чтобы дополнить записи о восстании в польских провинциях, которые я с течением времени собрал воедино, пришлось воспользоваться сведениями, полученными из малочисленных дошедших до меня источников, а именно: «Истории восстания в Польше в 1794 году, глазами очевидца», немецкого источника, опубликованного в Галиции, под названием «Versuch einer Geschichte, der letzen Polnischen Revolution», и наконец, «Мемуаров, найденных в Берлине, о восстании в Польше», написанных Пистором, главным квартирмейстером при генерале Игельстроме.
Что касается восстания в Литве, то о нем почти не идет речь в указанных источниках и некоторые сведения можно было найти в газетах, выходивших в это время в Вильне и в Варшаве. И я первый, кто может сообщить об этом восстании самые точные подробности: я черпаю их из своих записей, достоверность которых может быть подтверждена многими свидетелями, дожившими до того времени, когда я эти записи публикую.
Пусть не покажется удивительным, что я опускаю описание кровавых событий, имевших место в Варшаве и Вильне, – считаю нужным сосредоточиться на основных причинах самого восстания и его быстрого распространения. Здесь приведены различные прокламации и публичные акты, сопутствовавшие восстанию; основные военные события; воздействие, оказанное восстанием на характер нации в целом; порожденные восстанием страхи и надежды; достоинство, мудрость и скромность его выдающегося вождя, а также военные способности и гражданские добродетели тех, кто поддержал его порыв.
Впервые читатель получил возможность ознакомиться на русском языке с мемуарами Михала Клеофаса Огинского, опубликованными в Париже в 1826–1827 годах.Издание уникально тем, что оно вписывает новые страницы в историю белорусского, польского, литовского народов. Воспоминания выдающегося политика, дипломата и музыканта М. К. Огинского приоткрывают завесу времени и вносят новые штрихи в картину драматических событий истории Речи Посполитой конца XVIII века и ситуации на белорусских, польских, литовских землях в начале XIX века.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.