Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - [45]

Вначале в состав генералитета были определены лица, которые не вызывали большого недоверия, но большинство из названных лиц отказались делать то, что от них требовалось. Многие отказались сразу от предложенной должности, другие – через несколько дней после согласия ее принять. Тогда второй выбор пришелся на лиц, ослепленных личными интересами и отличавшихся рабским подчинением приказам сверху.

Составленный таким образом генералитет сразу отметился сомнительными действиями и возмутительным злоупотреблением той властью, которой сам себя облек. Так, он начал с отмены всех решений, принятых на последнем сейме. Была распущена полицейская комиссия. У военной комиссии отняли полномочия по взаимодействию с армией – их передали двум гетманам. Были отменены комиссии охраны порядка и управления делами, которые до того находились в их ведении. Чиновников, назначенных сеймом, сместили с должностей. Обычный ход работы судейских трибуналов был прерван – их заменили трибуналами конфедерации, обязанными судить в соответствии с данными им инструкциями. Несмотря на то что сам подбор членов этих трибуналов уже мог обеспечить определенные решения, генералитет все же опасался, что они будут слишком умеренными, и оставил за собой право решения в последней инстанции. И наконец, говоря и действуя от имени свободы, генералитет запретил печатать что-либо против любого из актов, опубликованных по его приказу, и велел строго наказывать нарушителей его приказов.

Маршалок сейма Малаховский был известен своей преданностью, честностью и патриотизмом, великий маршалок литовский Игнаций Потоцкий имел все качества государственного деятеля и идеального министра, Коллонтай соединял в себе образованность и организаторские таланты со смелым характером. Эти люди должны были держать ответ перед генералитетом. Общее неодобрение этой процедуры и вызванное ею возмущение побудили генералитет посчитаться с общественным мнением и не устраивать гонения на них. Впрочем, это не помешало генералитету проводить в жизни другие свои планы, направленные на уничтожение всего, что было учреждено конституционным сеймом, чтобы стереть, насколько то было возможно, даже воспоминание о конституции 3 мая.

Не приходится все же утверждать, что три главных двигателя Тарговицкой конфедерации Феликс Потоцкий, Ржевуский и Браницкий руководствовались исключительно личными выгодами и потому пожертвовали Польшей. Эти трое не испытывали недостатка ни в чем – ни в богатстве, ни в почестях. Уязвленное самолюбие, гордыня, амбиции, ложные понятия о подлинных интересах страны, боязнь уменьшить свое состояние вследствие новшеств, вводимых в Польше, и, наконец, уверенность в могуществе России, вера в великодушие императрицы и в ее заинтересованность в судьбе польской нации – исключительно таковы были мотивы их действий. И хотя от этого они не стали менее виновны, надо признать, что они совершили гораздо меньше злоупотреблений в самой Польше, чем в Литве – семейство Коссаковских: эти простерли свою власть абсолютно на все. Надо отдать справедливость и Феликсу Потоцкому, который считал постыдным заниматься сведением личных счетов и не соглашался с бесчинствами, творимыми в этой провинции, хотя и не мог их прекратить.

К тому времени главы конфедерации получили в Петербурге заверения, что российская армия будет использована только для восстановления порядка и спокойствия в Польше и что никакой речи о новом разделе не будет. Однако направление, в котором продвигалась эта армия – минуя Великую Польшу, – рождало подозрения, что имеют место какие-то частные договоренности между Россией и Пруссией. Вскоре в этом можно было убедиться: началось продвижение прусских войск, но при этом русские войска не сделали ни шагу, чтобы им помешать.

Побуждаемый обращениями жителей, страдавших от прохождения русских войск, генералитет передавал их жалобы генералам и посланникам, но не получал от них удовлетворительного ответа и потому вынужден был передать 10 декабря 1792 года ноту в Петербург. В ожидании ответа оттуда он не уставал повторять полякам, что во всех их несчастиях виноват только конституционный сейм, что все эти беды – временные и, как только конституция Речи Посполитой будет восстановлена, русская армия уйдет.

Феликс Потоцкий, похоже, сам был в этом настолько убежден, что даже назначил комиссию по составлению этой республиканской конституции, которая должна была вернуть полякам те права и свободы, которыми пользовались их предки.

Глава II

Приблизительно в это же время я отправился в Петербург, куда и прибыл 22 декабря 1792 года.

Эта великолепная столица являла собой само величие и роскошь. Внушительный вид Екатерины, превосходство ее ума внушали страх и трепет всем, кто к ней приближался. Самый блистательный двор Европы производил сильное впечатление, равно как и присутствие здесь самых изысканных иностранцев. Несмотря на все это, я чувствовал себя в Петербурге гораздо менее скованно и принужденно, чем это было со мной в Бресте.

Я был представлен императрице, которая приняла меня предупредительно и любезно. Мое самолюбие было польщено тем, что для представления ей я был приглашен вместе с иностранцами, а не вместе с депутатами Тарговицкой конфедерации – те прибыли несколькими днями ранее, чтобы засвидетельствовать императрице почтение к ней польской нации. Я был еще более удовлетворен, когда увидел, что в лучших салонах Петербурга делают явное различие между делегатами Тарговицкой конфедерации (их старались избегать) и теми поляками, которые вынуждены были приехать в столицу по личным делам, – эти встречали здесь изысканный и любезный прием.