Мемуары мессира Д'артаньяна. Том III - [7]

Вот уже каким был Испанский Генерал, с кем нам пришлось иметь дело. Что до Принца де Конде, то мне вовсе нечего делать, высказываясь о том, кем он был, потому как не было ни одного из нас, кто бы не знал его вполне достаточно, а потому каждый понимал, мы просто не могли бы иметь перед собой другого врага, чьи опыт и отвага были бы столь же опасны, как его собственные. По поводу Фуенфальдана я скажу так — это был человек, поседевший под ратным доспехом. Он даже был способен своими достоинствами вызвать такую зависть у Эрцгерцога, что тот, дабы наверняка отделаться от него, не поколебался обвинить его в каких-то сношениях с Кардиналом. И хотя Двор Испании, разумеется, пожелал удовлетворить Эрцгерцога, отозвав этого Графа из Нидерландов, так как он немедленно предоставил ему наместничество над Миланом и засвидетельствовал этим, что был доволен его заслугами и не придал никакого значения этому обвинению, поскольку не вознаграждают предателей, но их карают; так как, говорю я, Король, его Мэтр, казалось, не только оправдал его этим, но еще и вернул его во Фландрию, едва лишь Эрцгерцог оттуда отбыл, а это явилось еще одним знаком того, что обвинен он был несправедливо, — гораздо честнее вынести выгодное, суждение о его персоне, чем приговаривать его, не зная, хорошо ли поступаешь.

Как бы там ни было, эти три человека, способные заставить себя опасаться каждый в отдельности, стали еще более грозными теперь, когда они собрались все трое вместе; но Виконт де Тюренн, чья штаб-квартира казалась более подверженной риску, чем расположение Маршала де ла Ферте, навел такой отличный порядок в своей обороне, что враги, решившиеся было атаковать его линии, сочли, что [24] им проще будет разделаться с Маршалом, чем с ним. Два наших Генерала еще таили кое-какую небольшую досаду друг на друга, и так как не было никого столь буйного, если не сказать, столь мало разумного, как Маршал, когда он впадал в гнев, или же был предубежден против кого-нибудь, он выплеснул свою желчь на одного Гвардейца Виконта, кому он отвесил несколько ударов тростью. Так как такое нигде больше нетерпимо, даже между особами меньшей значительности и меньшего ранга, Гвардеец счел поначалу, что Виконт де Тюренн не преминет вспыхнуть, выслушав его рапорт; но этот Генерал, отличавшийся большим самообладанием, чем кто бы то ни было, увидев, что если он даст волю своему справедливому негодованию, то это может нанести ущерб службе Его Величества, дал этому гвардейцу ответ, заставивший того убедиться, насколько он ошибался в своих расчетах. Он сказал ему, что он, должно быть, серьезно оскорбил Маршала, поскольку тот почувствовал себя обязанным обойтись с ним в такой манере; но пока он не знает в чем было дело, он его не выгоняет из его Роты. Однако, дабы этот Маршал получил возможность прийти в себя, он его отсылает к нему вместе с его Капитаном Гвардейцев с приказом сказать ему, что проступок перед ним этого Гвардейца, очевидно, еще не искуплен ударами трости, какие тот ему нанес; он возвращает его ему, дабы тот распорядился его вдобавок и повесить, если рассудит, что это будет кстати.

Атака на лагерь Маршала

Маршал был намного более унижен этим комплиментом, чем если бы к нему обратились с упреками, как он и ожидал, когда увидел явившегося к нему Капитана Гвардейцев вместе с тем, с кем он так скверно обошелся. В остальном Виконт де Тюренн, кто не был человеком, способным таить что-то на сердце, когда речь шла о службе Короля, узнав, что враги изменили принятое ими ранее решение атаковать сначала его и разворачивали их армии против Маршала, послал сказать ему, что он об этом [26] проведал, дабы тот принял меры предосторожности против их атаки. Он даже предложил ему несколько Полков для охраны его линий, поскольку они были настолько растянуты, что у того просто не было необходимого количества людей для их надежной защиты. Маршал ничего этого не пожелал. Он был слишком большим гордецом, чтобы принять что-либо из рук своего врага; итак, довольствуясь тем, что имел, он настолько утомил его войска, что когда был атакован, они уже умаялись до изнеможения. Потому и сопротивление его было весьма скромным. Доблестно защищались разве что наш Полк да Полк Морской пехоты; мы и отогнали врагов так далеко, что если бы каждый сделал, как мы, они бы просто вынуждены были отступить с позором. Но так как другие поддались с самого начала, враги вошли в наш Лагерь, где они нашли нетронутые палатки и все наши обозы в том же состоянии, как если бы нам вовсе нечего было бы опасаться.

Наш Полк, не имевший никаких известий о том, что происходило, точно так же, как и Морская пехота, потому как враги атаковали нас точно в один час утра, и ночная тьма мешала нам видеть, что совершалось буквально у нас под боком, по-прежнему мужественно защищались. Так мы сохраняли доверенный нам пост до тех пор, пока враги, проникшие в наш Лагерь через тысячу других проходов, не напали на нас сзади. Вот тогда-то мы и увидели, что попались врасплох, и нас силой заставили попятиться перед победителями. Полк Морской пехоты, во главе которого Граф де Гадань, Генерал-Лейтенант, бывший Мэтром Лагеря, бился с обычной пикой в руке, был принужден сделать то же самое, потому как тоже был обойден сзади. Этот Граф был схвачен, до конца поддерживая ту репутацию, какую он заслужил с начала битвы. Маршал де ла Ферте также поплатился собственной персоной, как и следовало ожидать от бравого человека, поскольку в свидетельство правды надо сказать, что если он в чем-то и грешил, то наверняка не с этой стороны. В самом [27] деле, если бы он обладал таким же благоразумием, как и отвагой, он не уступил бы никому, и еще и об этом обязательно надо сказать, дабы ни в чем не соврать. Он вполне свободно мог бы спастись, но ни за что не пожелал этого сделать, потому как, по моему мнению, не хотел, чтобы о нем сказали, будто бы он отправился искать убежища у человека, кого он ненавидел гораздо больше, чем всех врагов Его Величества. Так как он не мог спастись никак иначе, как перейдя в штаб-квартиру Виконта де Тюренна, он не желал давать ему то превосходство над ним, как возможность сказать, якобы он был чересчур удачлив, укрывшись у него в своем несчастье, дабы избежать потери собственной свободы. Ему бы больше понравилось позволить себя повесить, и два других Генерал-Лейтенанта, кроме Гаданя, разделили с ним ту же участь, а именно Графы д'Эстре и де Гран Пре.