Мемуары мессира Д'артаньяна. Том II - [10]

Маневры подле Ретеля.

Как бы там ни было, необходимость защитить Шампань обязала этого Министра оставить свои пустые прожекты и действовать более спешно; он вызвал несколько соединений, что стояли по другую сторону Альп, и отдал их Маршалу дю Плесси. Тот служил уже давно, и повсюду, где бы он ни находился, он считался добрым Капитаном. Было необходимо, чтобы он не только пользовался такой репутацией, но еще и в действительности был им, дабы выступить против Виконта де Тюренна, кто уже начинал заставлять себя бояться, а равно и уважать. [30] Кардинал присоединил к этим войскам Полк Гвардейцев, и так как мы превосходили противника в пехоте, у Маршала дю Плесси не было никаких затруднений маршировать прямо на Ретель, который он намеревался отобрать. Виконт де Тюренн был слишком удален от этого города, чтобы вовремя придти ему на помощь, если он окажется несколько стеснен; итак, поскольку успех этого предприятия зависел только от проворства, Маршал принялся за него с таким усердием, что осада была завершена прежде, чем Виконт де Тюренн смог также прибыть на высоты Сонпюи. Он бросил все, что задумал сделать с другой стороны, чтобы явиться на подмогу этому городу, и надеялся довести дело до конца, потому что имел в своем распоряжении лучшую Кавалерию Европы. Во-первых, у него имелось шестнадцать сотен коней, и они были так же прекрасно экипированы, как сегодня у Гвардейцев Короля. Люди составляли такую же элиту, как и кони, и он имел, кроме того, старые войска, что сражались некогда под командой Великого Густава и знаменитого Герцога Веймарского. Так как он не получил еще никаких новостей о том, что город сдан, то по-прежнему двигался с той же поспешностью, с какой шел с тех пор, как пустился в путь; но, прибыв в Сонпюи, он узнал не только об участи этого Города, но еще и о том, что Маршал выступил ему навстречу, дабы избавить от заботы куда-то ходить его искать. Когда Кардинал принял гонца от этого Маршала, он счел, что для него столь важно находиться при готовящейся битве, что он тут же нанял почтовый экипаж, дабы туда явиться. Он запасся заранее десятью тысячами луидоров, что составляло в те времена крупную сумму для Двора. Он желал выказать свою щедрость солдатам, чтобы обязать их сражаться более доблестно. Без сомнения, его одолевало сильное желание одержать победу, поскольку он захотел, чтобы она ему столько стоила; такое усилие над его склонностью было настолько же замечательно, как и его состояние — в самом деле, десять тысяч [31] луидоров значили для него то же, что десять миллионов для другого; и хотя они извлекались не из его кошелька, совершенно точно, что это решение ему было очень нелегко принять, прежде чем полностью на него отважиться. Но, наконец, он принял во внимание, что это, может быть, станет средством заставить Парламент вернуться к исполнению долга. Он опасался этого Корпуса больше, чем армии, и даже слышать не мог о нем без дрожи. Он всегда помнил о дне баррикад, и так как видел, как из-за того, что осмелились наложить руку на двух или трех из его членов, сто тысяч человек тотчас же взяли в руки оружие, он рассудил с большим резоном, что никогда не будет в безопасности, пока не найдет средства или подкупить его, или настолько принизить его значение, что он больше не будет иметь сил ему досаждать.

Разгром Тюренна.

Едва Виконт де Тюренн узнал о прибытии этого Министра и с каким намерением он явился, как счел, что не должен отказываться от битвы. Он льстил себя надеждой, что достоинства его Кавалерии заменят ему недостаток в батальонах; итак, вместо того, чтобы выстроиться для баталии, как обычно практикуется при подобных обстоятельствах, он удовольствовался тем, что раскидал отряды Пехоты между эскадронами. В таком порядке он пошел на противника, ожидая пробить себе проход, но Маршал расставил своих пеших людей в выгодных местах, повелев им ни в коем случае не стрелять без приказа, и скомандовал залп, так сказать, в упор; какими бы достоинствами ни обладала эта Кавалерия, она пала в таком большом количестве, что остальные оказались совершенно сбитыми с толку. Маршал воспользовался этим беспорядком. Он бросил на них в то же время свои эскадроны, что не особенно утомились при осаде и были свежи и мощны. Эта атака окончательно их сразила, и когда они отступили в полном смятении, Виконт де Тюренн напрасно призывал их вернуться к нападению. Он так и не смог их собрать; таким образом, каждый [32] побежал в свою сторону, и он сам был вынужден сделать то же самое. Маршал отрядил несколько эскадронов для преследования беглецов. Большое количество было взято в плен, и Виконт де Тюренн сам подвергся бы той же участи, если бы не его добрый конь и знание дорог. Он удалился в Стенэ. Это Место, принадлежавшее Месье Принцу, встало за него и приняло Испанский Гарнизон, чтобы быть более в состоянии защищаться.

Кардинал, вернувшись в Париж после этой победы, счел, что он должен заставить трепетать Парламент. Итак, не веря, что этот Корпус всегда будет в состоянии навязывать ему закон, он весьма гордо разговаривал с несколькими из его членов, кого Королева вызвала в Пале Рояль, чтобы сделать им выговор за те предприятия, что они устраивали во всякий день. Этот Корпус действительно был совершенно изумлен тем преимуществом, что ставило Двор превыше его противников; но, наконец, поразмыслив над тем, что если он потерпит, чтобы этот Министр окончательно одолел Месье Принца, ему, может быть, станет совсем невозможно сопротивляться Его Преосвященству, он принял к рассмотрению ходатайство от Мадам Принцессы с просьбой об освобождении ее мужа. Мать этого узника уже подавала ему одно в начале его заточения; оно содержало то же, что и это; но Парламент тогда его отверг, поскольку Коадъютор, направлявший его действия, был тогда в добром сговоре с Министром. Так как он еще надеялся, что тот добудет ему Шапку Кардинала, обещанную по их договору, он поостерегся допустить, чтобы это ходатайство было выслушано; но, наконец, когда Его Преосвященство сыграл с ним такую же распрекрасную шутку, как некогда с Епископом Лангром, ничто не мешало ему больше открыто выступить за Месье Принца, разве что страх, как бы у того не сохранилось желания отомстить за свое так называемое покушение.