Мемуары изобретателя телевидения - [10]

Александра отличало поразительное усердие. Если ему не давался какой-то опыт, он продолжал пробовать и так, и эдак, и не отступался, покуда не находил решения. Мне не была свойственна такая усидчивость: если сразу чего-то не добивался – бросал. Но глядя на Александра, старался выработать в себе внутреннюю дисциплину и терпение, без которых успех в экспериментальных исследованиях попросту невозможен.

Александр часто гостил у нас в Муроме во время летних каникул, и мои родители необычайно привязались к нему, относились как к сыну. По окончании института он стал весьма успешным инженером.

График институтских занятий был предельно насыщенным, и поначалу я с головой ушёл в учёбу. Постепенно, однако, круг моих интересов расширился – во многом под влиянием Константина и Александра, мечтавших о политических преобразованиях в стране. Втроём мы стали знакомиться с деятельностью различных партий, ходили на собрания и сходки (порой подпольные), вели пропагандистскую деятельность среди рабочих, посещали митинги на заводах. В то время в этом не было ничего необычного: интеллигенция и студенчество принимали самое активное участие в политической жизни страны, причём не только в крупных городах, но даже в таких захолустных, как Муром. Не стали исключением и некоторые из моих сестёр и двоюродных братьев.

Наиболее искушёнными в политике были, конечно, студенты старших курсов, а мы, первокурсники, выполняли, в основном, функции посыльных. Помню, как однажды мне поручили взять в одной из институтских лабораторий тяжёлый свёрток и отнести его на чью-то квартиру. Меня предупредили, что нужно быть очень осторожным, не попадаться на глаза полицейским и не отвечать ни на какие вопросы, если задержат. По дороге я не на шутку разволновался, решив, что стал участником настоящего заговора, поэтому шёл, беспрестанно оглядываясь по сторонам. Вход в нужный подъезд оказался со двора. Подходя, я заметил, что у ворот, ведущих во двор, толпятся зеваки. Это меня насторожило. Поравнявшись с воротами, я увидел, как в полицейскую карету, стоящую во дворе, заталкивают человека в наручниках. Окольными путями почти бегом я вернулся в институт. Позднее мне стало известно, что полицейские произвели обыск в той квартире, куда я направлялся. Они заранее знали, что там должен оказаться доверенный мне пакет. Это могло означать только одно: среди нас был либо стукач, либо провокатор. С той поры под разными предлогами отказывался от подобных поручений.

В тот период аресты для студентов стали почти такой же обыденностью, как экзамены. (Правда, аресты случались чаще.) За годы обучения каждый из нас хоть раз, да побывал в тюрьме. Некоторых арестовывали многократно, а иным и вовсе сломали жизнь, сослав в Сибирь или на каторгу. Меня задержали только однажды за распространение листовок, призывавших рабочих принимать участие в выборах во Вторую Государственную Думу. Две недели, проведённые в тюрьме, лишь с очень большой натяжкой можно нажать наказанием. Во-первых, подобралась приятная компания (со мной в камере сидело ещё несколько студентов), а во-вторых, нас все считали героями. Мы каждый день получали письма «с воли», которые нам приносила очередная «невеста». (Девушки выдавали себя за «невест», чтобы получить свидание.) По моей просьбе мне принесли бумагу, перо и чернила, благодаря чему я мог продолжать переписку с родителями, требовавшими от меня еженедельных отчётов. Про окружающую обстановку я, конечно же, умолчал, и родители так никогда и не узнали, что их сын был арестантом.

С политической деятельностью связано и моё первое серьёзное разочарование. Довольно скоро у меня стало возникать ощущение, что иные из лидеров студенческого движения, чьи вдохновенные речи мы с увлечением слушали на собраниях, в повседневной жизни отнюдь не такие идеалисты, какими выставляют себя с трибуны. Но по-настоящему я впервые задумался об этом после случая, о котором хочу рассказать.

Когда я учился на втором курсе, ко мне подошёл один из лидеров студенческого движения с просьбой (фактически – распоряжением) помочь его сокурснику Б. с чертежами. Проблема заключалась в следующем: Б. оставалось до выпуска меньше года, но полиция подозревала его в связях с подпольными организациями. Со дня на день ему угрожал арест, и, чтобы его избежать, Б. хотел как можно скорее выехать за границу. Но выехать до выпускных экзаменов означало остаться без диплома, а этого он допустить не мог. Единственный выход – сдать экзамены досрочно, для чего требовалось в короткий срок завершить те чертежи, над которыми выпускники обычно работают в течение всего года. Я согласился помочь и следующие несколько дней практически не отходил от чертёжной доски. (Надо ли говорить, что ни о какой денежной компенсации за мой труд речи, естественно, не шло.) Когда я заканчивал последнее задание, в аудиторию заглянул кто-то из представителей администрации института и попросил подняться в актовый зал на экстренное студенческое собрание. Оказалось, что ректору стало известно о случаях, когда некоторые студенты платили своим нуждающимся сокурсникам, чтобы те выполняли за них чертежи. Ректор назвал эту практику порочной и недопустимой и попросил студентов высказать своё отношение поданному вопросу. К моему немалому удивлению, первым на трибуну поднялся Б. Он разразился пламенной и гневной тирадой, клеймя безнравственных «детей богатеев», которые только и умеют, что «выезжать на чужом горбу». Меня возмутили не слова, а то, что их с такой страстью произносил человек, который не просто сам собирался «выехать на чужом горбу», но ещё и бесплатно.