Мемуары - [22]

Раз, когда я одна прогуливалась утром в саду, мне встретился граф Штакельберг, он заговорил со мною тем дружеским и вежливым тоном, каким он обыкновенно говорил с лицами, которым он хотел показать свою любовь. -

— Дорогой друг, дорогая графиня, — сказал он мне, — чем более я вижу прелестную Психею, тем более я теряю голову. Она несравненна, но я знаю у нее один недостаток.

— Какой же?

— А у нее не чувствительное сердце; она слишком многих делает несчастными. Она не умеет поблагодарить за самые нежные чувства, за самые почтительные ухаживания...

— Да чьи же?

— Того, кто ее обожает.

— Вы с ума сошли, дорогой граф, и, должно быть, вы меня плохо знаете. Отправляйтесь к г-же Шуваловой, она вас лучше поймет, и знайте раз и навсегда, что слабость так же чужда Психее, как близка к низости ваша речь.

Окончив эти слова, я взглянула в сторону помещения Зубова и увидела его на балконе. Я взяла графа Штакельберга под руку и подвела его к нему.

— Вот, — сказала я ему, — молодой человек, который совсем сошел с ума; пустите ему кровь как можно скорее. А пока я вам разрешаю расспросить у него все подробности нашего разговора.

И я оставила их, очень довольная собой.

Несмотря на тревоги, пребывание в Царском Селе было приятным. Оно давало пищу обольстительным иллюзиям молодости. Величественная картина двора, дворец, сады и террасы, пропитанные ароматами цветов, все это возбуждало благородные мысли и воспламеняло воображение. По возвращении с прогулки в чудный вечер Императрица остановилась около гранитного барьера; все уселись на широких плитах камня, покрывавших его. Ее Величество поместила меня между собой и Великой Княгиней, с которой Зубов не спускал глаз. Великая Княгиня была смущена, и я не могла быть спокойной. Я делала громадное усилие над собой, чтобы вслушаться в то, что Императрица говорила мне. Вдруг мы услыхали восхитительную музыку. Дьетц, очень хороший музыкант, играл под окнами Зубова, недалеко от барьера, трио на виоль д'амур с аккомпанементом альта и виолончели. Гармонические звуки этого инструмента любви таяли в воздухе среди царившей тишины. Великая Княгиня была взволнована.

Немая речь души свойственна дружбе; между друзьями нет надобности в словах, чтобы чувствовать мысли друг друга. Я понимала Великую Княгиню, и для меня этого было достаточно. Ее смущение заменилось приятным чувством наслаждения, вызванного волшебным настроением минуты.

Когда Императрица удалилась, я проводила Великую Княгиню домой; мы сели в маленькой гостиной у окна, а остальное общество находилось рядом в большом салоне; окно, у которого мы сидели, было открыто и выходило в сад; на красивой поверхности озера отражалась луна; все было спокойно кругом, кроме души, жаждущей впечатлений.

Великий Князь любил свою жену любовью брата, но она чувствовала потребность быть любимой так же, как она бы любила его, если бы он сумел ее понять. Разочарование в любви очень тягостно, особенно во время первого ее пробуждения. Принципы, в которых Великая Княгиня была воспитана принцессой, своей матерью, были проникнуты добродетелью и побуждали ее к исполнению своего долга. Она знала и чувствовала, что ее муж должен быть главной целью ее любви. И она отдавалась этому чувству, но не получала ответа, и потому дружба становилась для нее с каждым днем все более и более необходимой. Я находилась около нее и нежно любила ее. Препятствия, интриги и обман еще более увеличили ее любовь ко мне, и я боялась остановить развитие этого чувства, так как ее душа искала проявления. Чтобы сохранить чистоту ее сердца, я предоставила ей излиться в чувстве дружбы ко мне. В преданности к ней я находила твердую уверенность. Я знала, что дружба меняется со временем: на первых порах она отличается пылкостью юности, впоследствии она становится спокойнее, и, наконец, испытания увенчивают ее.

Однажды вечером, вместо того чтобы отправиться вслед за Великой Княгиней после окончания собрания у Императрицы, я прошла в комнаты моего дяди, чтобы переменить туалет. Это было не долго, и я уже выходила, когда кто-то сказал мне, что Зубов дает серенаду у своего окна, а услужливая Шувалова взялась провести Великую Княгиню по лужайке мимо окна и обратить внимание на Зубова, чтобы получить одобрение его чувствам. Я пришла в бешенство и побежала туда как можно скорее. К счастью, я догнала Великую Княгиню раньше, чем она дошла до условленного места. Шувалова шла с ней под руку.

— Куда вы идете, Ваше Высочество? — На лужайку, — отвечала она, — графиня сказала мне, что там мы услышим прелестную музыку.

Я сделала ей знак глазами и прибавила: • — Поверьте, что будет лучше, если мы прогуляемся в такую прекрасную погоду.

Великая Княгиня оставила руку своей уважаемой спутницы, и мы пошли с ней таким шагом, что Шувалова не могла нас догнать. Она осталась там, крайне рассерженная на меня. Дорогой я рассказала Великой Княгине настоящую подкладку этой истории, и она была очень довольна. На следующий день графиня Шувалова жаловалась на меня всем своим поверенным, и я очень смеялась этому. Я нахожу также достойным похвалы заслужить ненависть людей, презираемых нами, как и уважение тех, кого мы любим. У меня нет способности к интригам, расчетам и к ловкости; я не могу льстить за счет моей совести и не знаю политики света.