Мемуары фрейлины императрицы - [25]

Все дочери воспитывались их очаровательной теткой – сестрой матери – строго в том духе, который избрала покойная мать. Сегодня они все замужем и имеют собственных чудных детей.

Нашими другими соседями были Кампенхаузены. Я хотела бы задержаться на описании этих добрых друзей, так как они незаслуженно пострадали во время войны, когда – о боже! – столько несправедливых упреков пришлось выслушать ни в чем не повинным людям, страдающим из-за клеветы тайных врагов, обвинявших всех, кто не выражал недовольства германофилами.

Барон Кампенхаузен – очень образованный зоолог – был довольно привлекательной личностью с чистой, как кристалл, душой. Его жена была моей очень близкой подругой, и я всегда буду помнить те интереснейшие дискуссии, которые происходили в их доме и в которых она с энтузиазмом, искренностью и благородством чувств принимала самое активное участие.

Кампенхаузены имели несколько сыновей и одну дочь. Их десятилетний сын был моим любимчиком. Он был деликатен, писал стихи и всегда говорил обо мне как о «моем друге, старой баронессе Мейендорф».

В 1916 году Кампенхаузены вместе со многими другими из нашей местности по требованию военных властей, обвинивших их в сочувствии Германии, были на время войны сосланы в Сибирь. Только детям и 75-летней бабушке, к счастью, позволили остаться дома.

Незадолго до того, как был получен приказ о высылке, я прогуливалась по саду. Мой муж выглянул в окно и обратился ко мне: «Возможно, я должен подготовить ходатайство о Кампенхаузенах, ибо чувствую, что скоро придет их черед».

Ходатайство заключалось в том, чтобы позволить Кампенхаузенам совершить поездку в Сибирь за свой счет как обычным пассажирам, а не под конвоем, словно преступникам. Поскольку ехать предстояло через Петербург, где до этого никто из Кампенхаузенов не бывал, я решила сопровождать их и разместить на время в нашем доме.

Барону предстояло уехать первым. Под эскортом он был сопровожден в Волк. Мы с его женой и сыном отправились вслед за ним, надеясь присоединиться к барону на следующий день. Никогда не забуду первую часть нашего путешествия. Мы втроем молча сидели в вагоне, глядя за окно, где уже было темно и падал снег. Нам предстояло проехать около четырнадцати верст до Вендена, и на сердце было тяжело.

В Вендене мы остановились у наших друзей. Всю ночь я слышала рыдания баронессы и ее сына, раздававшиеся из соседней комнаты. В шесть утра мы отправились в Волк, где надеялись найти барона, но, впустую прождав его, уехали в Петербург одни. Лишь на следующий день барон прибыл в наш дом, и только тогда конвой наконец оставил его.

Мои гости интересовались достопримечательностями Петербурга – Эрмитажем, соборами и так далее. Те несколько дней, которые им позволили провести в столице, промчались очень быстро. Конечно же им очень хотелось, чтобы разрешение на пребывание в Петербурге было продлено, и я попыталась им помочь. Отправилась к Белецкому, заместителю министра внутренних дел, и он дал разрешение. В этом мне очень помогла моя кузина, княжна Шарвашидзе, фрейлина императрицы[42].

С началом Рождественского поста Кампенхаузенам все-таки пришлось отправиться в Сибирь. Я дала им с собой маленькую елочку. Они хранили деревце в течение всего заключения в Иркутске и когда после первой революции вернулись домой, то высадили елочку в своем саду.

После большевистской революции Кампенхаузены уехали в Ригу, но барон был арестован и выслан оттуда в качестве заложника в тюрьму в Вендене, в нескольких милях к северу от Риги. Тем не менее он не потерял себя, и, когда стало известно, что антибольшевики находятся уже неподалеку от Риги, он сказал заключенному, который находился с ним в камере: «Завтра я вернусь в наш загородный дом».

Когда наступил следующий день и тюремщик назвал имя барона, он решил, что его собираются освободить, и пошел на встречу с тюремщиком с Библией[43] в руках. Но вместо освобождения барон был расстрелян выстрелом в затылок.

Когда Венден освободили от большевиков, тело барона было перевезено в его загородное имение и там предано земле.

В настоящий момент его сыновья живут в Германии. А жена и дочери по-прежнему живут то в одной, то в другой части их старого имения, большая часть которого была конфискована согласно латвийскому Земельному акту 1919 года.

Еще одним нашим соседом был местный доктор Лемониус – бывший военный врач русской армии, очаровательный и образованный человек. Он был сыном директора знаменитой гимназии в Петербурге[44], а его жена была дочерью директора другой такой же знаменитой школы.

Вообще вся семья Лемониусов была очень талантлива: отец играл на виолончели, дочь музицировала на фортепиано. Мой муж часто присоединялся к ним со скрипкой. Мы в это время с женой Лемониуса играли в карты и слушали концерт трио. Какие счастливые времена были тогда!

Во время Великой войны[45] часть нашего дома была превращена в госпиталь. Лемониус служил у нас бесплатно, приходя дважды в день в любую погоду и проводя операции.

Лемониус умер от туберкулеза в возрасте семидесяти лет. Одной из причин ухудшения его здоровья, приведшего к смерти, было горькое известие о том, что его имя находится в списке на высылку.