Мемуарески - [82]

Сюжет приобретает жесткие саркастические очертания, словно разыгрывается вторая пьеса с теми же персонажами, но в другом времени, и после антракта кончается серебряный век и начинается железный.

Отвергнутые любовники вдовы (во главе с маленьким и очень противным бургомистром) быстро хоронят покойника и немедленно пускают в оборот его, так сказать, духовное наследие — никому не понятную, неизвестно откуда взявшуюся, но тем более политически многообещающую Идею. В доме они устраивают музей, в городе и стране организуют политические партии. Тем временем безутешная вдова, дабы осуществить задуманную месть, то есть заставить любовницу мужа изменить ему хотя бы после смерти, пускает в ход все свое обаяние и буквально вынуждает своего юного воздыхателя изнасиловать безутешную соперницу, в чем тот и преуспевает. Однако же проникается нежными чувствами к жертве, и они в полном согласии удаляются под сень струй. Вдову, обреченную отныне играть трагическую роль национальной героини, утешает верная камеристка, и все кончается апофеозом восторженно-взвинченного всеобщего «примирения» в лоне Идеи. Вот какую пьесу под названием «Холодно и горячо, или Идея господина Дома» написал в 1934 году бельгийский драматург Фернан Кроммелинк. Никакой психологической достоверности, странные непоследовательные отношения, странные алогичные поступки, непонятные, «нетипичные» характеры, «нетипические» обстоятельства.

Спектакль играется четыре часа с двумя короткими перерывами, и в течение этих четырех часов интерес зрителей не ослабевает ни на минуту. Я просто не могла себе представить, что такое еще возможно. Даже очень добротные, очень сделанные и профессиональные спектакли где-то обязательно «провисают», а здесь вся декорация — один круглый стол посреди сцены и два стула. Персонажи, хлопая дверями, влетают, врываются, вламываются из двух симметричных боковых порталов, меняют костюмы и макияж, меняют имиджи, меняют манеру обращения со зрителем и с партнерами. При этом они настолько остаются самими собой, настолько сохраняют органику и легкость, что в зале не возникает ни малейшего ощущения нелепицы или безвкусицы, но держится неослабевающее напряжение, я бы сказала, страстное внимание к происходящему. Значит, найден ключ, найден общий знаменатель всего происходящего на сцене: потасовок, пощечин, любовных объяснений, высокопарных речей, сентиментальных признаний, нежных и грубых объятий, недоразумений, оскорблений, слез, смеха и молчания. Пиранделлический (или пиранделльный?) материал прочитан во всех ракурсах, сыгран как комедия положений, режиссеру удалось вдохнуть в спектакль энергию, азарт, придать ему блеск и шик — и соблюсти расчет, вкус и меру. Ни одной накладки, все точно, прочно, легко, уверенно и просто. Профессионально. Режиссер спектакля — Елена Невежина. Она — главная пружина всего действа. Это она угадала в слабой пьесе Кроммелинка золотое дно символистского театра.

Ибо кто такая героиня — Леона, как не сама Власть в ее неотразимом женственном обличье, она влечет, соблазняет, совращает, унижает и возвышает стремящихся к ней мужчин, она отбирает у них все, но, бедная, не в состоянии ничего дать, кроме обещаний, разумеется. Эту роль, почти не уходя со сцены в течение четырех часов, точно ведет Инга Оболдина.

Или кто такая Алике — ее верная-неверная служанка, то глупая, то юродивая, то хитрая, то наивная, податливая, жадная, бескорыстная, искренняя и фальшивая? Нация, непредсказуемая в своей приспособляемости, полная обожания и одновременно презрения-отвращения к хозяйке-Власти. Именно она — от нечего делать или со скуки — высасывает из пальца Идею, якобы посетившую господина Дома, а уж мужчины, стремясь сублимировать комплексы, которыми наградила их недоступная, капризная Власть, переносят на эту химерическую Идею жар своих вожделений. Смотреть на Полину Агурееву в роли Алике — редкое наслаждение, ощущение такое, что это худое страхолюдное создание в кургузом черном платье, идиотских тапочках, эта скверная девка, эта серая мышка общается со сцены лично с тобой и ты с трудом удерживаешься, чтобы не ответить вслух на ее ехидные реплики, намеки и подмигивания. Ее игра — это адская смесь из Жеймо, Мазины и Ахеджаковой. Представляешь, какая одаренность? Не надо быть пророком, чтобы предсказать ей большую славу.

А вот перед нами нежная, романтичная, долговязая, нелепая, почти безумная, трогательно беззащитная Фели — воплощение Любви (Наталья Благих), и вульгарно-скандальная, расхристанная, с синяком под глазом Ида — Семья (Ольга Левитина).

С мужскими персонажами тоже все ясно. Они дополняют этот символический многогранник: юный Одилон — алчущий и жаждущий Секс (Андрей Щенников); учитель Бельмас — возбужденный, нервный, ослепленный Идеей Интеллект (Илья Любимов); мясник Тьерри — красивый, статный, простовато-грубоватый Труд (Павел Сборщиков) и, наконец, замыкает ансамбль анекдотически смешной, деловой, занятой, занятный, ничтожно-значительный Бургомистр — воплощение Тщеславия (Михаил Крылов).

А господин Дом, который так и умирает за кулисами, ни разу не появившись на сцене, это сам Господь Бог. В ницшеанском, разумеется, понимании.