Memento - [53]

— С шести.

— Ну и делай как положено.

Михал повернулся на спину и снова закрыл глаза.

— Не дури, Михал, будет звон.

— А мне не привыкать, — ответил Михал. И непонятно почему рассмеялся над своими словами.

Снова голос из коридора:

— Я ведь, кажется, что-то сказал, а?

— Вы не знали, с каких разрешается лежать. Я вам ответил. — Михал подавился смехом.

— Слезай с нар, черт побери! — заорал надзиратель.

Михал почувствовал, как чьи-то руки приподнимают его.

— Это он так. Ему просто паршиво, — втолковывал надзирателю помощник старшего по камере.

Вечерняя поверка.

— Не вижу девятого.

— Михал, ну же, Михал, — шепчет кто-то.

— Что это ты там качаешься? Стоять не умеешь? Эй ты? Фамилия?

— Граф Монте-Кристо, — хихикает Михал.

— Отлично. Будешь объясняться в другом месте.

— Идиот. Корчит из себя фрайера. А когда кайф пройдет, наплачется!

Четыре дня и четыре ночи без сна. В голове гудит, словно в газовой горелке. А потом вдруг отход. И ни одного апельсина из посылки.

Как же теперь вернуть долг?

К тому же все знают, что я мог отдать его и все равно не отдал. Да мне теперь просто крышка! Наглядный пример, чтоб другим неповадно! Разбитая челюсть, сломанная рука, пара переломанных ребер, в лучшем случае синяки. Дело дрянь!

Как же я так оплошал? Все вдруг зацепилось одно за другое. Свидание с мамой. Веселенькая перспектива жизни с предками. И здешний мрак. Да плюс Ева кинула, едва очутилась на воле. Начинаются ломки. Как же поправить все эти глупости, что я натворил за последние четыре дня? И еще миллион будущих. Усталость. И эта черная пасть горы, от которой некуда скрыться. Теперь уже только падение. Так куда еще глубже?

Заточенная крышка от консервной банки, спрятанная в матраце белобрысого урки. Приложить к запястью, стиснуть зубы и резануть.

Рана, ощерившаяся, как ухмылка того сутенера с выбитым зубом. И огонь в руке.

Он стиснул зубы и впился ногтями здоровой руки в плечо той, с перерезанной веной. Но боль была сильнее. И мгновенная ее вспышка вырвала из Михала остатки сознания.

— Пан Отава, пан Отава… Вы меня слышите?

Где я? Круги в глазах. Пот. Ах да, больница. Врачиха с веерами морщинок. Последний акт? Только что-то неохота на нем присутствовать.

— Я вам укол сделаю. Вы меня слышите? Слышите? — повторяла докторша.

Михалу вдруг показалось, будто он давно переступил тот порог, до которого человек изо всех сил цепляется за жизнь. Переступил и, кажется, даже не однажды. Интересно, а тогда, в лагере, неужели мне повезло, что вовремя нашли? Во всяком случае, все хоть вид делали. А больше всего тюремный врач, коренастый дядька лет пятидесяти, с волосами, тщательно постриженными ежиком. Господи, сколько же кошмаров, боли и унижений я мог избежать? Мне говорят, надо жить. А я уже не могу жить без кайфа. Рак воли. Какого черта надо было цепляться за жизнь, если я так и так загнусь, словно беспомощный подопытный кролик. Ну, не сейчас, значит, в следующий заход. Сколько можно начинать сначала, если конец все равно один? Посади дерево, построй дом, роди сына. Ха-ха-ха. А я что сумел? Выучил балдеть парочку идиотов.

— Не понимаю, как же так получилось? — Наивная попытка перехитрить этого человека с широким лицом, которое внезапно появилось над его койкой в палате тюремной больницы.

Искорка надежды, вдруг не догадается, почему я так сделал.

— А то вы не знаете? — улыбнулся врач. В первый и последний раз.

— Похоже, ум за разум зашел. — Михал сосредоточенно разглядывал перевязанную правую руку, чтобы не видеть глаза врача. — Сам не понимаю, чего это я.

— Ты и правда думаешь, мы тут совсем кретины? Или по тебе не видна твоя профессия? Стаж-то небось приличный!

Михал почувствовал, как на него снова надвигается чудовищная лавина.

— Какая профессия? — слабая попытка остановить ее.

— Наркоман, — отрезал врач. — Ты где кайф доставал?

— Кайф? — скорее по инерции переспросил Михал.

— Ты меня и в самом деле за дурака держишь? Знаешь, чего не выношу? Таких вот токсикоманов, которые упорно называют черное белым.

— Не понимаю, о чем вы. — Михал пытался продолжать эту бессмысленную борьбу, но нечеловеческая усталость снова затаскивала его почти за порог сознания.

— По твоему дурацкому разумению, мы вообще ни черта ни в чем не смыслим. Вот уж и впрямь повезло — получить себе на шею еще одного из вашей братии. Счастья полны штаны. Ей-богу.

Минута молчания. Словно этот тип вычисляет, что я еще способен проглотить.

Не напрягайтесь, почти ничего.

— Неужели не видишь, что ты уже приехал? И другого шанса вылезти может и не быть? Неужели тебя не тошнит от самого себя? — вдруг рявкнул врач.

— Не знаю, о чем вы говорите, — пытается выкрутиться Михал, прекрасно понимая, что только подливает масла в огонь.

Спрятаться под одеяло. Забиться куда-нибудь в угол. Оставьте меня в покое. Не могу я больше. Не могу!

— Только в тюрьме. А не в какой-нибудь специализированной лечебнице после отбытия срока. Там с вами возятся до тех пор, пока вы сами помогаете. Как только охота пропадает, вас тут же выписывают. Кроме тюрьмы, нет ни одного заведения, где вас можно изолировать по-настоящему. Помешать раздобыть наркотики, когда вам взбредет в голову разочек кольнуться. Государство о вас заботится, даже платит пенсию по инвалидности. То есть общество кормит вас, хотя перспективы получить этот долг почти никакой. Вот и отлично, чего еще человеку надо, небось думаете вы?