Memento - [2]

.

Дверь в этот мир Радеку Йону открыла случайность: одноклассник писателя стал наркоманом и ввел его в свой круг. «Полгода я проходил «кадровую проверку», — рассказывал впоследствии Йон, — пока наркоманы не убедились, что я не агент уголовного розыска и что меня интересуют лишь правдивые жизненные свидетельства. Я не пытался узнать конкретных имен, путей, которыми наркотик попадает к потребителю, и кто занимается его приготовлением. Позднее мне часто приходилось говорить: этого мне не рассказывайте, потому что в случае вашего провала я не сумею доказать, что не донес на вас. Мне заранее не бывало известно, где и когда назначена вечеринка наркоманов, — иначе, если бы туда явилась милиция, никто бы не поверил, что навел не я. Заслужить у них доверие мне помогли и мои репортажи в журнале «Млады свет», например, о случаях, когда девушки, желавшие снять комнату, вынуждены были платить хозяину квартиры собой. И еще один существенный момент. Во что бы то ни стало надо было найти людей, которых уже ничто не ждало, кроме смерти. Я спрашивал их: разве не было бы нравственно справедливо и правильно сказать тем, кто еще не начал, что такое наркомания и к чему она приводит?»[3]

Работая над романом, Радек Йон выбрал трех реальных прототипов, жизненные истории которых показались ему наиболее характерными. И пока на страницах рукописи развертывались события жизни литературных героев, в действительности судьбы их прототипов уже завершились: один попал в тюрьму, другой — в психиатрическую больницу, третий умер при невыясненных обстоятельствах.

Некогда наркомания считалась в Европе романтической причудой. Наследник традиций поэтов «озерной школы» Томас де Куинси опубликовал в 1822 году автобиографическую «Исповедь англичанина-опиомана» (в 1834 году она была издана и на русском). Во Франции 40-х годов в среде литературной богемы вошло в моду курение «гуки» — подобия кальяна, длинной восточной трубки, в которой наркотический дым пропускался сквозь воду. Перед искусом не устоял и Бальзак, несколько раз упоминавший о курении «гуки» в своих романах. Шарль Бодлер, автор трактата «Вино и гашиш», писал в «Цветах зла» об «отраве» опиума и хмеля. О «курильщиках опиума» рассказывалось в экзотических романах, действие которых развертывалось на Востоке.

В Чехословакию конца 60-х — начала 70-х годов наркомания пришла в совсем ином обличии. Слухи о наркотических аферах на Западе вызывали любопытство у наиболее неустойчивой части молодежи. Поскольку героина, кокаина или ЛСД у пятнадцатилетних юнцов не было, наркотики изготовлялись собственноручно из доступных лекарственных средств. Распространилось нюхание различных химикалий. Вот некоторые сведения о судьбах первого «поколения» пражских наркоманов (Радек Йон почерпнул их, беседуя с 29-летним наркоманом, который уже 14 лет потреблял наркотики, был трижды арестован и 6 лет провел в тюрьме): 10 человек умерло, либо приняв слишком сильную дозу наркотика, либо просто от общего разрушения организма; 30 — к моменту беседы находилось в тюрьмах за ограбления и кражи (преимущественно в аптеках); 30 — эмигрировало (часть из них по тем же причинам попала в тюрьму на Западе). Распространению наркомании среди молодежи способствовала недооценка опасности, а также неподготовленность здравоохранения, правовых и социальных органов. Против «популяризаторской деятельности» зачинателей наркомании не предпринималось никаких мер. Специальные наркологические центры были созданы с опозданием. Доктор Рубеш, в течение 12 лет возглавлявший пражский наркологический центр, в беседе с Радеком Йоном высказал убеждение, что успешная борьба с наркоманией может проходить лишь при полной изоляции больного и полной дезинтоксикации его организма. Условий для этого в 1983 году в Чехословакии еще не было, как не было и соответствующего законопорядка.

Большая часть современных наркоманов в Чехословакии — молодежь в возрасте от 15 до 25 лет. Чем моложе адепт наркомании, тем менее он устойчив перед соблазном, тем опаснее наркотик для его организма. Для людей этой возрастной категории типична тяга к смене впечатлений, к самоутверждению в компании, к слепому следованию моде. Ложно понимаемая романтика порой даже побуждает их «играть со смертью» (чаще всего они не подозревают, как в действительности бывают близки к ней). На возрастные особенности накладываются все социальные болезни общества и вечная проблема «отцов» и «детей».

В репортаже Йона все эти вопросы были поставлены остро и убедительно, потому что публицист избрал форму непосредственной записи личных свидетельств. «Несомненно, — писал Радек Йон, — число тех, кто потребляет наркотики, у нас значительно ниже, чем в капиталистических странах, и все же это явление, от которого нельзя отмахнуться, сколь бы исключительным оно ни было»[4].

Это убеждение руководило им и в период работы над романом «Memento». Но именно сравнение репортажа с романом наглядно показывает, насколько разными средствами пользуются публицистика и художественная проза, даже если она возникла на «документальной» основе.