Memento mori - [5]

Гроб начал свое тихое скольжение к провалу в стене, а орган тем временем заполнял уши чем-то сладко-религиозным. Годфри в бога не верил, но был глубоко тронут процедурой, и раз навсегда решил кремироваться, когда придет его очередь.

«Вот и нет Лизы Брук», – сказал он сам себе, провожая глазами уплывающий гроб. «Со вздернутым носом нырнула вперед, – подумал поэт, – и капитан на борту...» Нет, это плоско, сама Лиза и есть корабль, так вернее. Годфри пропускал его мимо глаз и думал: «Десять лет, не меньше, она прожила бы еще, да уж куда с этой пьянкой и с этими кровососами?» Он оглядывался с такой яростью, что кто-то, поймав его взгляд, поперхнулся.

Толстенькая дама Летти подкатилась к брату в проходе, когда он вместе с прочими шествовал к паперти.

– Ты что, Годфри, в чем с тобой дело? – выдохнула она.

В дверях священник скорбно пожимал руки всем и каждому. Протянув свою, Годфри бросил Летти через плечо:

– Со мной в чем дело? В чем со мной может быть дело? Это с тобой дело в чем?

Летти, промакивая глаза платочком, шепнула:

– Потише, пожалуйста. И не глазей так по сторонам. Все на тебя смотрят.

На камнях просторной паперти были разложены цветочные приношения: большей частью со вкусом подобранные букеты, один или два старомодных венка. Их осматривала Лизина родня – пожилой племянник с женою, старшая сестра пергаментного вида, Джанет Джопабоком, бывшая миссионерша в бывшей Индии, брат ее Рональд Джопабоком, коммерсант из Сити, давно удалившийся от дел, и его жена-австралийка, получившая при крещении имя Цунами. Годфри не сразу понял, что это они, ибо глазам его поначалу предстал лишь строй ягодиц: их обладатели склонились, изучая карточки, приложенные к памятным дарам.

– Смотри, Рональд, правда, как мило? Крохотный букетик фиалок – ах, вот карточка: «Спасибо тебе, дорогая Лиза, за каждый незабвенный раз, с любовью от Тони».

– Как это странно звучит. Ты уверенна...

– Интересно, что это за Тони.

– Видишь, Джанет, вот громадный венок из желтых роз – это от миссис Петтигру. Должно быть, стоил бешенных денег.

– Как ты сказала? – переспросила туговатая на ухо Джанет.

– Да вот, венок от миссис Петтигру. За бешеные, должно быть, деньги.

– Ш-ш-ш, – предупредила Джанет, оглянувшись. И действительно, миссис Петтигру, с очень давних пор Лизина экономка, приближалась к ним – обычной уверенной поступью, безукоризненно одетая. Согбенная над цветами Джанет мучительно выпрямилась и обернулась навстречу миссис Петтигру. Пусть уж ее, ладно, пожмет руку.

– Благодарю вас за все, что вы сделали для моей сестры, – строго сказала Джанет.

– Я делала это с радостью, – проговорила миссис Петтигру изумительно мягким голосом. Понятно было, что Джанет намекает на завещание. – Я ее, миссис Брук, бедняжку, любила.

Джанет милостиво наклонила голову, жестко высвободила руку и грубо повернулась спиной.

– А как бы увидеть пепел? – во всеуслышание вопросил Перси Мэннеринг, выходя из церкви. – Можно его как-нибудь увидеть?

Он так галдел, что племянник Лизы и его жена встрепенулись и огляделись.

– Хочу видеть ее пепел, если это возможно. – Поэт прижал к стене даму Летти, как бы от нее требуя немедленного исполнения своих желаний. Дама Летти чувствовала, что этот мужчина какой-то не такой. Она ускользнула от его хватки.

– Он из этих – из Лизиных поэтов-живописцев, – шепнула она Джону Джопабокому, отнюдь не ожидая, что тот скажет «А-а», поклонится Перси и приподнимет шляпу.

Годфри сделал шаг назад и наступил на россыпь красных гвоздик.

– Ах, извините, – сказал он гвоздикам, спешно выбравшись из них, рассердился собственной глупости и, удостоверившись, что никто его, во всяком случае, не видел, отошел он потоптанных цветов.

– За каким чертом этому типу пепел? – спросил он у Летти.

– Ну как – хочет на него посмотреть. Убедиться, что он действительно стал серый. Вообще гадкий человек.

– Конечно, серый, а как же. Он, по-видимому, утратил все свои физические способности. Если только они у него были.

– Насчет способностей не знаю, – сказала Летти. – Но вот чувств у него никогда никаких не было.

Цунами Джопабоком, увенчанная высокой сиреневой прической, затянутая в корсет, произнесла так, что слова ее раскатились по Поминальному саду:

– Для некоторых нет ничего святого.

– Мадам, – сказал Перси, осклабив зеленые останки былых зубов, – если для меня есть что святое, так это пепел Лизы Брук. И я желаю видеть его. Желаю приложиться к нему губами, если он достаточно остыл. Куда подевался этот клерикал? Пепел наверняка у него.

– Видишь, вон там – Лизина экономка? – спросила Летти у Годфри.

– Да, да, я как раз думал...

– Вот и я как раз подумала, – сказала Летти, которая думала, что если миссис Петтигру ищет место, то не возьмется ли она присматривать за Чармиан.

– Но, по-моему, нам бы нужна такая женщина помоложе. Эта все-таки, сколько я помню, на восьмом десятке, – сказал Годфри.

– Миссис Петтигру крепче лошади, – сказала дама Летти, окидывая взглядом лошадника стати миссис Петтигру. – И по нынешним временам вряд ли возможно нанять молодую.

– А способности все при ней?

– Разумеется. Лиза у нее ходила по струнке.