Memento Mori - [6]

Ultima Forsan давно пробил, и мы не слышали его, слишком увлечённые разговором. Но ни один не пожалел об этом. Мы и пили-то в полночь лишь для того, чтобы не слышать двенадцатикратного удара часов, для большинства обозначающего всего-то смену суток. Для большинства, но не для нас – тех, кто ходил в мёртвые города, и знал, что выбраться оттуда надо до этого часа. Может быть, последнего часа жизни.

С этой грустной мыслью я и отправился спать.

На следующее утро я решил первым делом отправиться к инквизитору. Всё дело в том, что для операции мне нужен был некто, обладающий талантами, в которых я не разбирался вовсе. Конечно, на факториях, где мне приходилось промышлять, никогда не было недостатка в разного рода чернокнижниках, ведьмах, каббалистах и прочей братии, обожающей называть себя не иначе как посвящёнными. Однако кто из них и в самом деле имел отношение к запретным силам, а кто был банальным жуликом, я не знал. Да и от самих посвящённых правды было не добиться – у них цеховая солидарность развита почище чем у продажных женщин или цирюльников.

Правда, мне в тот день повидать Фюрстенберга не удалось. Оказывается, в особняк привели татуировщика, и он сразу же принялся за работу. На его месте каждый, наверное, поступил бы похожим образом. Кому ж охота дольше необходимого торчать в особняке инквизитора, да ещё и выполнять для него не самую понятную работу. Вопросов немолодой уже мужчина с сединой на висках и слегка отёчным лицом привыкшего к осуждаемым церковью излишествам человека, быстро осмотрел мои изрядно выцветшие татуировки и разложил на столике свои инструменты и баночки с красками. На мольберт он повесил рисунки, которые выдал ему лично мажордом, долго прикидывал, куда бы усадить меня, чтобы было удобно работать и свет падал с нужного направления. Говорил при этом мастер немного, ограничиваясь короткими – в одно-два слова – фразами и выразительными жестами.

Работал он быстро и молча. Иглы так и летали по моей коже. Где обновляя старые рисунки, удивительно быстро выцветшие, где-то же нанося их заново. Я не могу поручиться, что именно было теперь зашифровано в хитром переплетении святых символов и отрывков молитв и псалмов. Не знал этого и наносящий сейчас рисунки татуировщик, а вот для достаточно сведущего священника я был подобием открытой книги. И это жутко раздражало на самом деле, хотя пару раз и спасало жизнь. Без них во мне в первом же городе опознают тирана, и смерть на костре мне гарантирована. Так что приходится мириться с татуировками, как с неизбежным злом.

Работать мастеру пришлось почти весь день, и он не закончил. Помнится, старику Романо понадобилось больше двух недель, чтобы нанести на меня все эти узоры, хотя, думаю, теперь управятся быстрее. Сложив свои вещи, мастер поспешил покинуть особняк, отказавшись от позднего обеда или раннего ужина, предложенного мажордомом. Равно как и от ночлега. Татуировщик взял деньги и неприлично быстрым шагом направился к двери. Мажордом коротким кивком велел паре слуг, дежуривших в комнате, пока мастер работал со мной, и те направились следом. Теперь даже если татуировщик решит сбежать, у него это вряд ли получится. В расторопности ребят, служащих инквизитору Дижона, я ничуть не сомневался.

- Могу я узнать, инквизитор у себя? – поинтересовался я у мажордома, когда слуги покинули комнату.

- Увы, - покачал головой тот, позабыв о панибратстве, что царила между нами этой ночью, - его не будет до позднего вечера.

- И всё же, я хотел бы поговорить с ним сегодня, - решил настоять я.

- Если инквизитор сочтёт это возможным, - ответил мажордом.

Я был уверен, что сочтёт, хотя и не стал говорить об этом мажордому. Для незваного гостя я и так уже слишком долго злоупотребляю гостеприимством инквизитора Дижона. Он будет только рад избавиться от меня как можно скорее.

Как я и считал, Фюрстенберг нашёл для меня время, хотя и в самом деле мы встретились ближе к ночи. Под глазами инквизитора набрякли чёрные мешки усталости, которых не было при прошлых наших встречах. Он заметно ссутулился и буквально осел в своё кресло. Заметно было, что держаться с прежней прямотой уже выше его сил, как физических, так и духовных.

- Кроме Дижона теперь на меня ещё и Шварцвальд взвалили, - сообщил он. – Прелат Лафрамбуаз хочет показать, что ситуация у него под контролем и новый вильдграф справляется.

- А потому необходимости в отправке особых отрядов инквизиции в Шварцвальд нет, - кивнул я, без приглашения садясь напротив.

- Знаете, Рейнар, вам надо как можно скорее покинуть Дижон, - сменил тему инквизитор. – Вы слишком искушаете меня. По роду деятельности я не могу даже исповедоваться нормально. Слишком велики секреты прегрешений, что я беру на свою душу, чтобы доверять их кому бы то ни было, кроме Господа. А потому я сам отпускаю себе грехи и накладываю епитимьи, которые, что греха таить, далеко не всегда исполняю. С вами же могу говорить свободно – вы обличены полномочиями официала, да и душа ваша отягощена не меньше моей.

- Вот только тайну исповеди хранить я по роду своей деятельности не обязан, - жёстко заметил я, однако мои слова не вернули Фюрстенберга с небес на землю.