Мелья - [40]

На конгрессе детально обсуждался вопрос о положении в Китае и Индии. Резолюции, принятые по этим вопросам, стали программой борьбы за национальное освобождение обеих стран. Большое впечатление на всех делегатов произвело выступление Сен Катаямы. Для молодых революционеров, таких, как Мелья, конгресс стал великолепной школой. Впервые Хулио Антонио общался с таким широким кругом профессиональных политических лидеров. Встречи с Анри Барбюсом, Роменом Ролланом, Гарри Подлитом, Джавахарлалом Неру и другими деятелями оставили в нем неизгладимый след.

Доклад Хулио Антонио «Куба — фактория янки» вызвал большой интерес делегатов. Оперируя фактами, анализом экономического и политического положения Кубы, Хулио показал, как его родина превратилась в сырьевой придаток Соединенных Штатов, как Вашингтон, опираясь на политическую и экономическую зависимость Кубы от Соединенных Штатов, превратил остров чуть ли не в свою колонию. Доклад был единодушно одобрен и использован для подготовки нескольких резолюций конгресса.

Большое место в Брюсселе было отведено борьбе латиноамериканских народов против империализма янки и, в частности, борьбе никарагуанского народа под руководством генерала Сандино. В Америке уже существовала Всеамериканская антиимпериалистическая лига, и конгресс высоко оценил ее деятельность. По латиноамериканскому вопросу делегаты приняли две резолюции. В одной из них были сконцентрированы задачи всех прогрессивных сил континента в борьбе за достижение экономической и политической независимости, в борьбе против диктаторских режимов, против империалистических агрессий.

В конце работы конгресс принял «Манифест ко всем угнетенным народам и классам» и была создана международная организация «Лига против империализма, против колониального угнетения и за национальную независимость», иначе — Антиимпериалистическая лига. Хулио Антонио был избран членом ее Генерального совета.

Конгресс вызвал большое беспокойство в стане врагов. В бельгийскую столицу были посланы агенты разведок многих стран, чьи правительства были обеспокоены активизацией антиимпериалистических движений.

Джавахарлал Неру, бывший участником конгресса, рассказывает в своей «Автобиографии»:

«К одному моему приятелю — американцу, находившемуся в Париже, — явился француз, состоявший на службе во французской тайной полиции. Это был вполне дружеский визит, цель которого состояла в том, чтобы кое-что выяснить. Покончив с расспросами, он осведомился у американца, узнал ли тот его, ибо они уже встречались в прошлом. Американец пристально разглядывал его, но вынужден был сказать, что не узнает его. Тогда агент тайной полиции сообщил ему, что виделся с ним на Брюссельском конгрессе, на котором присутствовал в качестве негритянского делегата, зачернив себе лицо и руки!»

Друзья прощались в Париже. Все радовались за Хулио, который готовился к путешествию в Москву. Последние встречи, беседы, согласования, наконец, наступает день расставания. Поезд увез Хулио в Берлин, где 25 февраля в посольстве СССР ему выдали визу. Еще через несколько дней он уже был в Москве.

Мечты становятся явью

Он стоит на площади, и холодный мартовский ветер обжигает лицо. Еще не так давно это казалось несбыточной мечтой, но все происходит наяву: он на Площади Его Мечты. В серых камнях площади тускло отражается свет далеких фонарей, и на темном ненастном небе чернеют, будто бронзовые барельефы, силуэты церквей и островерхих крепостных башен необыкновенных, непривычных линий. Хулио стоит в тени высокого здания со стрельчатыми башенками, у самого начала Площади, словно на пороге нового мира. Правда, он не первый раз видит эту Площадь. Память его хранит ее облик с того самого дня (почти десять лет назад), когда он впервые увидел ее на фотографии в газете. И с тех пор она стала Его Мечтой.

В Москву он приехал утром, и сразу же его охватило нетерпение: немедленно выйти из гостиницы и побродить по городу. Разумеется, первым делом — на Красную площадь. Но попал он на нее только вечером. Он шел по улицам, всматривался в лица прохожих и старался понять звуки незнакомой речи. И странное дело, эта незнакомая речь не казалась ему такой непонятной, как это было в 1925-м на пароходе «Вацлав Боровский». А может, это только показалось ему…

На следующий день он согласовал программу своего пребывания в Москве, и понеслись дни в круговороте встреч, заседаний, посещений музеев, фабрик, театров. Для сна оставалось слишком мало времени, но Хулио Антонио не сетовал. Новые ощущения захватили его целиком. Они были несравнимы с тем, что пережил он, когда впервые попал в Нью-Йорк или Париж. И «виноваты» в этом были советские люди. Это были люди новой формации, мыслящие так непохоже на людей Старого Мира. Их убежденность и уверенность в себе заражала и будоражила чувства. Дружелюбие и радушие ждали его всюду, где бы он ни бывал. Шел юбилейный год: десять лет было за плечами молодой Советской республики. Общая праздничная настроенность чувствовалась в жизненном ритме всей страны. И Хулио быстро втянулся в этот ритм. Он не мыслил себя вне общей работы, он не мог быть «заморским гостем», поэтому с радостью выполнял просьбы московских товарищей. Так, однажды его попросили выступить в Международном аграрном институте. Он тотчас же согласился и 15 марта побывал в гостях у советских ученых. Институт только что отпраздновал годовщину создания, и его сотрудники еще набирались опыта в изучении аграрных проблем земного шара. Интерес к встрече был велик, и советские товарищи попросили Хулио Антонио прочитать лекцию об аграрных проблемах Мексики.