И кино кончилось.
Мы опять сидели сами в той же хибаре. И было нам не очень...
- Но играл он чудесно, - сказал Флейтяра. - Уже никто не будет так играть Шопена.
- Ага, а как он нас ощипал, - заметил Тромбон. - Он и эта его сучка.
- Что, Контрабас, все ей раззвонил? - сказал Флейтяра. - Могу поспорить, что она вытянула из него абсолютно все.
Контрабас сидел, свесив голову.
- И все же, это был волшебник, - сказал я, потому что лишь это знал наверняка. Все остальное как-то перестало быть очевидным. Ведь если в нем была такая сила, тогда зачем он делал то, что делал? И кого, собственно говоря, мы убили? Сообщников, или совершенно случайных типов?
Лишь бы это все не разнеслось по городу.
- Эта сучка, - неизвестно зачем повторил Тромбон.
Вот именно, эта сучка. Она, которая забрала, а затем вернула веру в этот мир и его законы. А бабки - это такое, сегодня они есть, а завтра их нет.
Самое главное, что не по любви.
И тогда Контрабас поднял голову. Он вздохнул, полез в карман куртки и вытащил пачку денег.
- Наверное, это она мне оставила, - сказал он. - Такая уж она есть, парни.
Мы поглядели на него, а он, чуточку виновато, на нас. Так продолжалось какое-то время. Так что на жизнь у нас кое что оставалось.
А если она и вправду его любила?
