Мелодия страсти - [64]

Горит свеча – и освещает бой.

Борюсь я и с тобою, и с собой.

Горит свеча, не в храме, а в аду,

Мы мечемся в постели, как в бреду,

И эта страсть – смесь похоти и лжи:

Я ненавижу страшною любовью

Тебя-

За то, что снова согрешил!

Горит свеча

И тени на стене, как будто рыб тела

в бездонной глубине

Я не любил, не врал – я утонул.

Я наглотался, выплыл и… нырнул.

Не проиграл я,

но не победил.

Я ненавижу страшною любовью

Тебя

за то, что Ей я изменил…

Она строчила крупными, корявыми каракулями, боясь потерять настроение. Закончив, обернулась к Клоду и на ухо – чтобы не разбудить малыша, перевела ему стихи на английский.

– Они не связаны со сном напрямую. Там расстающиеся любовники в последний раз занимались сексом в постели и вдруг утонули. Я не знаю, почему стихи от имени мужчины. Все это так странно. Но я почему-то чувствую, что должна это сделать!

Ангел Софьи толкнул Ангела Клода:

– Слушай, а это не твой ли подопечный, только в более ранней молодости в этом сне утонул. И что это за девица с ним?

Ангел Клода, который был его явным «болельщиком», а не просто Хранителем, неохотно согласился:

– Да, ты угадал. Я только что увидел в его мыслях, что он вспоминал свою вторую в жизни связь. Целый фильм запустила в его голове Софья. Как думаешь, ему надо признаться, что героем сна был он?

– Думаю, да. Хотя бы в общих чертах.

Ангел Клода заговорил у хранимого в голове его внутренним голосом. А потом и Клод заговорил своим.

– Уверен, каждый мужчина узнает в герое себя. Ведь настоящая любовь не приходит сразу и навсегда. Всегда бывает много репетиций. Боюсь, ты видела меня в молодости. Вот только мы оба остались живы. Признаться, я долго репетировал именно несчастную любовь, не отдавался ни одной до тебя навсегда даже в мыслях.

Соня задумалась на долгую для Клода минуту.

– Я ревную. – серьезно и грустно скала она. – Но не к этой, с которой тебя видела, а к той другой, которой ты с ней изменял. Ты ее любишь и сейчас, когда вспоминаешь?

Клод покачал головой, в который раз удивляясь прозорливости любви.

Но тут очень кстати зашевелился в подвесной люльке Фрэд. Он повернул к ним головку со спутанными прядями золотистых волос – не дать не взять подсолнух.

– Нет, – Клоду не пришлось кривить душой. – Просто помню. Мне кажется отличие любви от воспоминаний в том, что боли не чувствуешь. Память – то, что зажило. А любовь не заживает – рана открывается снова и снова.

– Я напишу стихи на эту тему. Прямо сейчас, пока я не потеряла эту твою точную мысльи.

– Да ты графоманка, Софи! – рассмеялся Клод. И Соня снова положила лист на столик. А Клод вынул Фрэдика из его гнездышка и понес на пеленальный столик в начале салона – менять подгузники, в которые парень едва проснувшись, уже обкакался.

Если б Софья решила сделать это, то поэтическое настроение у нее бы враз пропало. Ну и, к тому же, страстный папаша так соскучился по крохе, пока тот крепко спал, отделенный от их мира флером сновидений.

Клоду очень нравилась поэтическая прозорливость жены. Он уже чуть не с самого начала понял, что именно в ней лежит основа восприятия мира. Одни понимают людей и события через зрительные образы, другие – через музыкальные, а третьи – как Софии – через слова.

Им нужно облечь чувства и мысли в стихи или прозу, чтобы дойти до сути.

И когда он вернулся с рвущимся к маме Фрэдиком к своему посадочному месту, Софья поднялась навстречу своим любимым и решила пройтись по салону – размять ноги и подкидывать ребенка, который счастливо заверещал в ответ на первое же взмывание вверх на маминых руках.

– А как же стихи? Передумала писать?

– Я уже их написала. То есть, написала я песню, с припевом. Когда снова усядемся – переведу тебе суть.

Пока оба супруга повставали со своих мест, их Ангелы через спину, обжигаясь об энергетические крылья друг друга, которые от этого начинали звучать, как неисправный микрофон, читали оставленные прямо на сиденье рукописные строки. И оба побледнели, дойдя до припева.

Любимая, прости меня за то,

Что в твоей жизни все я – и никто.

Что лишь свидетель счастья и потерь –

Не соучастник участи твоей.

Но ты не заживаешь во мне,

Горишь и болишь в глубине,

Как рана

И поздно бежать, что б спасать,

И поздно звонить и писать.

Когда-то давно

Мне казалось, что рано.

За то, что ты моя и не моя

Тебя любил и ненавидел я

И на качелях этих сильных чувств

Боялся я, что сам я разобьюсь

Но – ты не заживаешь во мне

Горишь и болишь в глубине

Как рана

Но поздно просить и спасать,

Но поздно звонить и писать.

Зачем же вообще умирать

Так рано, так рано!

Я виноват и я не виноват

В том, что одной тобою был выпит яд

Ведь потому, что смелый шаг не сделал я

Погибла ты, любимая моя.

Ангел Софьи воззрился на Ангела Клода:

– Что, так и будет? Он чего-то не сделает и Сонечка погибнет?

Оба Ангела тяжело вздохнули.

– Но откуда она знает о…?

Когда вся семья Таубов снова расселась, и Фрэд встал на коленках у Клода и тот его приподнимал, имитируя прыжки, Соня на ухо перевела на английский Клоду придуманный текст песни.

Клод, выслушав, даже перестал вскидывать малыша. Он пристально и гневно посмотрел на Софи.

– Мне абсолютно не нравится эта песня. Перепиши ее. Не должно быть умерших любимых. Я не буду это наговаривать на музыку.