Мельница на Флоссе - [193]

Ничто не могло подействовать на Мэгги сильнее, нежели эти слова, но воля ее была всецело сосредоточена на предстоявшем мучительном расставании. Она уже приготовилась к страданию.

— Не надо медлить, — сказала она тихо, но отчетливо, — мы должны здесь же расстаться.

— Мы не можем расстаться, Мэгги! — утрачивая самообладание, воскликнул Стивен. — Я не выдержу этого. К чему подвергать меня таким мукам? Удар — каков бы он ни был — нанесен. Кто выиграет от того, что вы заставите меня потерять рассудок?

— Даже ради вас, — дрожащим голосом сказала Мэгги, — я не начну новую жизнь с того, чего заведомо не должно быть. Все, что я говорила в Бассете, я чувствую и теперь; по-прежнему я готова скорее умереть, чем поддаться этому искушению. Нам лучше было расстаться тогда. Ведь мы все равно к этому пришли.

— Мы не расстанемся, — вырвалось у Стивена, загородившего собой дверь; он уже забыл только что сказанные им слова. — Я не могу примириться с этим; вы доведете меня до безумия. Я за себя не ручаюсь.

Мэгги дрожала. Она поняла, каким нелегким будет расставание. Лишь постепенно, взывая к лучшим сторонам души Стивена, могла она надеяться сломить его сопротивление. Насколько легче было бы бежать, не давая себе опомниться, бежать, пока не ослабела воля. Она села. Стивен, следивший за нею мрачным взглядом, в котором отражалась владевшая им безнадежность, медленно отошел от двери, приблизился, сел рядом с Мэгги и схватил ее руку. Сердце Мэгги билось, как у испуганной птицы, но это прямое противодействие придало ей силы. Она ощутила, как крепнет ее решимость.

— Вспомните, что вы чувствовали совсем недавно, — начала она серьезно и проникновенно, — вспомните, что мы оба чувствовали: мы знали, что не принадлежим себе и должны подавить всякую склонность, которая может толкнуть нас на путь предательства. Мы отступили от нашего намерения, но зло есть зло, и все остается по-прежнему.

— Нет, не по-прежнему, — сказал Стивен. — Мы убедились, что не можем устоять. Чувство, которое влечет нас друг к другу, так велико, что с ним бесполезно бороться. Естественный закон непреодолим — не наша вина, что он сметает все препятствия со своего пути.

— Это неверно, Стивен, — я убеждена, что это неверно. Я без конца думала об этом и поняла, что если бы мы так судили, любое предательство и жестокость имели бы право на существование: мы оправдали бы нарушение самых священных уз. Раз прошлое не связывает нас, в чем же тогда наш долг? Если бы вы были правы, на земле не знали бы иного закона, кроме мгновенных прихотей страсти.

— Но есть узы, которые не скрепишь одними добрыми намерениями, — возразил Стивен, вставая и снова принимаясь ходить. — Что это за верность, если ее хранят только для вида! Кому нужно постоянство, которое не вызвано любовью?

Мэгги ответила не сразу. Ей приходилось спорить не только с ним. Наконец, страстно желая защитить сбои убеждения и перед Стивеном и перед собой, она сказала:

— Это только на первый взгляд кажется правильным, но когда вдумаешься, видишь, что это не так. Верность и постоянство не означают, что нам позволено поступать, как-легче и приятней всего для нас самих; это скорее отказ от всего, что угрожает доверию, которое к нам питают другие, от всего, что может причинить несчастье людям, самой жизнью поставленным в зависимость от нас. Если бы мы… если бы я была лучше, благороднее, если бы веления долга были сильнее во мне и я всегда так же остро ощущала их в своем сердце, как сейчас, когда пробудилась моя совесть, враждебное долгу чувство не разрослось бы до такой степени — оно было бы задушено сразу, потому что я искренне молилась бы о помощи. Я должна была бежать не оглядываясь, как бегут от смертельной опасности. Я не нахожу себе оправдания. Я не обманула бы ожиданий Люси и Филипа, если бы не оказалась слабой, эгоистичной, жестокой, способной думать об их страданиях и при этом не испытывать боли, которая дает силы побороть искушение. Что чувствует сейчас Люси? Она верила мне, она любила меня, она была так добра ко мне. Подумайте о ней.

При этих словах у Мэгги перехватило дыхание.

— Я не могу думать о ней, — сказал Стивен и топнул ногой, как бы от нестерпимой боли. — Я могу думать только о вас и больше ни о ком, Мэгги. Вы требуете от человека невозможного. Я прошел через то, что чувствуете вы, и больше не могу к этому возвратиться. К чему вам об этом думать сейчас; ведь вы только терзаете меня! Не в ваших, силах оградить их от страданий: в вашей власти лишь уйти от меня, лишив мою жизнь какого бы то ни было смысла. Даже если бы мы вернулись к прошлому, если бы остались верны своему долгу, будь это еще возможно, — непереносимо, чудовищно предположить, что вы когда-нибудь станете женой Филипа — женой человека, которого не любите.

Мэгги вспыхнула; она не в состоянии была говорить. Стивен понял это. Он снова взял ее руку и, глядя на нее со страстной мольбой, сказал;

— Мэгги! Дорогая! Если вы любите меня — вы моя. Никто другой не смеет назвать вас своею. Любовь соединила наши жизни. Никакое прошлое не может отнять у нас прав друг на друга. Мы впервые любим всем сердцем и душой.