Мельница - [17]

Ибо между двумя заинтересованными лицами не происходило тем временем почти ничего, что давало бы повод к таким видениям непредвзятому наблюдателю. По характеру не склонный к поспешности, мельник пока что ни словом не выдал своей влюбленности Лизе, хотя не сомневался, что она все знает, и даже считал ее влюбленной в себя, — за исключением периодов, когда его одолевали подозрения, что служанка предпочитает ему Йоргена, а может, и Кристиана. Надо сказать, все ниже нависавшая над усадьбой тень смерти также отнимала у его страсти жизненную силу, превращая влюбленность в беспокойный страх, в роковую одержимость, а когда страсть временами вспыхивала снова, ее держало в узде таинственное сознание того, что за ним наблюдают, причем наблюдают везде. Взгляд, который провожал Якоба из покоя больной и встречал его там, казалось, преследовал его всюду, но особенно чувствовался рядом с Лизой.

И мельник был уверен, что это не просто навязчивая идея.

Теперь больная не позволяла себе колкостей и горьких фраз. Ее вопросы как будто диктовались лишь интересом хозяйки дома: она хотела следить за делами и быть уверенной, что все идет своим чередом. Но по этим вопросам муж с удивлением замечал, что ей каким-то непостижимым образом многое известно. Однажды она, например, знала, что он помогал Лизе вытаскивать белье из отбельного чана, хотя едва ли до ее комнаты доносились голоса из закута для отбелки, а батрак к ней не заходил. В любом случае из постели нельзя было слышать, что делается наверху мельницы, в шатре, куда Якоб почти не забирался, но однажды полез чинить зубчатое колесо, а потом зашел к Кристине и она спросила, по-прежнему ли в шатре много воробьев, как было в детстве, когда они играли там. Она, мол, вдруг вспомнила об этом, и ей показалось, что он теперь там.

Но особенно убедил его в загадочной жениной способности один случай, тот самый единственный раз, когда мельник забылся.

Якоб осматривал магазин и уже собирался лезть наверх, когда навстречу ему, на крутой лестнице, ведущей к складскому этажу, появилась Лиза: она носила еду работникам. Увидев стоящего внизу хозяина, служанка перевернулась, чтобы не спускаться задом наперед, как было привычнее. Правой рукой она упиралась в стену, а левой приподняла подол (иначе он мог зацепиться и застрять), чуть ли не до колена обнажив сильную, красивой формы, ногу. Ступня, нащупав следующую перекладину лестницы, обхватила ее, точно рукой; ищущее равновесия тело прислуги по-кошачьему изящно выгнулось, а украшавшая ее лицо робкая улыбка довершила зачарованность мельника. Когда Лиза наконец спустилась, перепрыгнув через две последние ступеньки, он сгреб ее в охапку и поцеловал, пытаясь выдать этот страстный наскок за выходку веселого, бойкого парня, за обычное грубоватое ухажерство — впрочем, не совсем удачно, поскольку смех его звучал крайне ненатурально. Бросив на него странный взгляд и сверкнув зубами в улыбке, Лиза освободилась из Мельниковых объятий и выскочила за дверь.

Поднявшись наверх, Якоб пробыл там минут пятнадцать, после чего прошел в дом. Не успел он войти в комнату больной, как к нему кинулась насмерть перепуганная теща. С четверть часа тому назад на Кристину напало сильнейшее удушье, она смотрела перед собой застывшим взглядом и не узнавала мать. Прежде она лежала спокойно и вообще казалось, будто дела ее пошли на поправку. Весь вечер она была вне себя, бредила, и по некоторым ее восклицаниям мельник сделал вывод, что она чуть ли не присутствовала при сцене у лестницы. Это показалось ему не более фантастичным, чем другие случаи ее восприятия на расстоянии, которые обнаружились в последнее время.

С того самого дня Кристинина болезнь приняла скверный оборот…

Мельник замер, размышляя об этих событиях, которые обступили его со всех сторон и находились как бы в равном удалении. Он словно вчера въезжал на усадьбу Кристины, а она выходила ему навстречу принимать еще теплые хлебы. И вроде совсем недавно они стояли в шатре, когда мельницу поворачивали против ветра; на днях она живо напомнила ему этот эпизод, в лихорадочном полузабытьи прокричав: «Их раздавит… подождите… их пришибет тормозной балкой!» Он отчетливо видел перед собой ее тогдашнее, детское личико с ниспадающими по щекам шелковистыми локонами, широко раскрытыми глазами и перекошенным от страха ртом; в лице, которое он видел перед собой на подушке, сохранилось многое от того личика, например, в выражении рта, один уголок которого был приопущен. У Якоба не укладывалось в голове, что эта человеческая жизнь, столь недалеко ушедшая от своего начала и не совсем утратившая детские черты, уже приближается к концу и что их совместная жизнь, которая простиралась перед ним в виде одного дня, должна прекратиться.

Ему вспомнились слова жены: перед смертью жизнь кажется очень маленькой. Неужели ему передалась точка зрения умирающей?..

Внезапно ему захотелось пить, во всяком случае, в горле появилась противная сухость. Не найдя в графине воды, он прошел через залу к себе в спальню. Дверь в комнату больной он оставил приоткрытой.

У него горел свет. Возле кровати стояла Лиза.