«Мелкое» дело - [4]

– Не похоже, товарищ полковник. Во-первых, Петров – человек смекалистый и умный, он мог бы сделать это гораздо тоньше. Во-вторых, нарвавшись на солдат второго эшелона, он принял их за гитлеровцев и, командуя воображаемой ротой, решил открыть баталию. Видя, что никто его команды не выполняет, изругал всех предателями, изменниками и с криком «русские погибают, но не сдаются!» бросился один вперёд. Чуть спьяна не перестрелял наших же солдат… Картина, конечно, не лишена комизма, но психологически нельзя не принять этот факт во внимание.

– Пожалуй. Недаром говорят: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», – согласился Гаркуша.

– Ну вот, собственно, и всё. Но факт остаётся фактом, и дело может кончиться для него плохо. Как посмотрят. А ведь, по правде говоря, жаль его… Когда о деле думаешь – не жаль, а когда просто о нём – жалко как-то. А вам?

Полковник, казалось, не слышал вопроса. Склонясь, он время от времени раскрывал сжатые в кулак пальцы правой, здоровой, руки и смотрел на маленький тёмный предмет, лежащий на ладони. Острым глазом Сидоренко разглядел: это была извлеченная откуда-то деформированная после выстрела пуля небольшого калибра для пистолета иностранной марки. Привыкший не задавать вопросов старшим начальникам, следователь выжидательно молчал. Гаркуша вздохнул и вдруг поднялся.

– Абстрактной жалости нет и быть не может, – строго и громко сказал он и, заметив взгляд Сидоренко, сжал пальцы и бережно спрятал кусочек металла в левый карман кителя. – Отдыхайте, капитан. Спокойной ночи.

Полковник тяжело вышел из дома в темноту ночи.

«Что бы это значило?» – тревожно подумал Сидоренко.

За внешне спокойным видом полковника он всё время чувствовал какую-то его тяжёлую внутреннюю напряжённость.

На столе запел зуммер телефона. Сидоренко взял трубку. Узнав полос генерала, он тут же весь подтянулся и даже поправил ремень. Лично к нему генерал ещё ни разу не звонил.

– Это я – семнадцатый. Игнат Васильевич у вас?

– Так точно, товарищ семнадцатый. Только что был зд…

– Ну, наконец-то нашёлся, – как-то уж очень тепло, по-житейски, прозвучал голос генерала. – Он, наверное, сейчас сидит и о делах рассуждает? Так вы не очень-то… о делах… И проводите его обязательно, – голос генерала дрогнул и стал сердитым и строгим: – Его сын, не приходя в сознание, умер при нём на операционном столе…

Захлопнув за собою дверь, Сидоренко окунулся в ночь, как в банку с тушью. «Какой человек, какая воля! Так вот оно к чему: «Нельзя распускать себя, нельзя». А я-то, болван, лез к нему с этим Петровым…» – думал капитан на ходу. Глаза привыкли к темноте. Пройдя ещё немного, Сидоренко остановился: уткнув лицо в сгиб локтя, прислонясь к дереву, стоял старый большевик. Прошло несколько секунд. Полковник со стоном скрипнул зубами и, резко выпрямившись, пошёл дальше. Не нарушая его одиночества, Сидоренко последовал за ним.

– Стой! Кто идёт? – послышался оклик солдата комендантского подразделения.

– Свой, – продолжая идти, ответил полковник.

– Стой, стрелять буду! Пропуск? – властно скомандовал часовой.

Полковник остановился и негромко сказал:

– Чека.

– Чита, – ещё тише отозвался солдат и мигнул фонариком: – Товарищ полковник! – смутился он. – Извините, не узнал в потёмках.

– Чего ж извиняться, молодцом. Хорошо несёте службу… А вы что позади топчетесь, товарищ капитан? – неожиданно повернулся он к следователю, также обнаруженному лучом фонарика.

– Я, товарищ полковник, так, пройтись перед сном…

– Неубедительно. Отправляйтесь спать. И… – в темноте прозвучали простые, совсем некомандирские слова – …и спасибо, Николай Иванович. К сожалению, в моей семье почему-то и шальные, и нацеленные пули щадят именно меня, старика. Идите…

Если бы Сидоренко знал, что после первого, убитого ещё на гражданской войне, Гаркуша сегодня потерял третьего и последнего сына, он бы, пожалуй, не удержался и по-сыновьи обнял этого пожилого и мудрого крестьянина. в полковничьих погонах.

Утром следователь имел заключительную беседу с дезертиром. Говорить, собственно, было уже не о чем: Петрову оставалось подписать протокол следствия и познакомиться с делом.

Когда эта несложная процедура была закончена и Петрова увели, на подоконнике, у стола Сидоренко, запищал телефон. Следователь, взял трубку и услышал всегда недовольно-брюзжащий голос майора Окунева – «параграфа», как его в шутку прозвали офицеры за канцелярскую педантичность и сухость. Сейчас Окунев замещал отлучившегося по делам начальника Сидоренко – полковника Серебрякова.

– Товарищ Сидоренко, вы закончили работу по приказу № 094/09?

Сидоренко покосился на лежавшее перед ним дело.

– Да. Почти. Через час доложу вам.

– Давайте кончайте. Я жду в десять ноль-ноль. Только подшейте поаккуратней и не забудьте вложить реестр вещей согласно инструкции…

– Слушаюсь. – Сидоренко положил трубку и вернулся к делу.

Однако к десяти ноль-ноль следователь к Окуневу не явился. Уже приготовившийся было идти и в последний раз просматривавший вещи арестованного, Сидоренко нашёл за подкладкой потрёпанной полевой сумки Петрова тоненькую золотую пластинку. Некогда вытравленная на пластинке надпись стёрлась, и явственно выделялась лишь дата: «1.ІІІ.36».