Мелким шрифтом - [64]

— Постой. Что случилось:

— Эх ты! На примечаниях мелким шрифтом собаку съел, а в намеках ни уха ни рыла не смыслишь. На, возьми: Молли просила отдать тебе в руки. Увидимся на поминках.

Я раскрыл ладонь, на ней лежал запечатанный конверт с надписью красными чернилами: «Фрэнку, в собственные руки!»

Рецепт грибного супа.

Фрэнк! Убрать из грибного супа привкус грибов невозможно, он присутствует в бульоне.

Поэтому я не буду впаривать тебе всякую чушь про «суп ждя души» — хотя я на пороге смерти, и болтливость мне простительна! — зато дарю тебе последний перл от Молли:

Если что — то тебе не нравится, Фрэнк, — не бери это.

Я заметила, что смерть реально уплотняет мысли. Надеюсь, я выражусь не слишком резко, но, если честно (ха!): Кончай есть дерьмо, раз оно тебе не по нутру!

И не забывай время от времени пинать за меня Элис по лодыжкам. Я любила эту девчонку, но ее засосала суета.

Да, и последнее: я знаю, у тебя сейчас дел — выше крыши (но такова жизнь, кончай скулить, пора уже тебе закалиться).

Скажу еще одну вещь, а ты сам решай, что с ней делать (будем смотреть фактам в лицо, Фрэнк, — ты, скорее всего, решишь: да на фиг, блин, мне все это сдалось).

Моя Сандра тебя любит, любила с того самого вечера, когда ты сто лет назад появился у меня на кухне.

Она, как и ты, слишком безропотна: не может произнести вслух ни единого слова про свои чувства, вот я и решила прийти вам обоим на подмогу.

С любовью и грибами,

Молли.

УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ ОБЫЧНОЙ ПОЧТЫ

Она медленнее, зато содержательнее электронной почты.

Много дней подряд я изображал из себя потерявшего память дебила. Больших усилий на это не требовалось. Позвонил Сандре и попросил о встрече с нею и Молли.

Уже на пороге заметил на коврике под дверью адресованный мне сверточек.

Внутри оказался спичечный коробок с надписью по — тайски и притороченной к нему картонкой, на картонке одна фраза:

«Быть может, новый тебе пригодится. Обнимаю, Малк».

Я открыл коробок. Внутри лежал пластмассовый мозг от одной из моих анатомических кукол. Потерявшийся мозг.

Под ним записочка:

Фрэнк, чтоб тебя! Получил твое послание!

Хотел ответить, но, как на грех, интернет отключился, вот и пишу по старинке, отправлю обычной почтой — улита едет, когда — то будет. Держись — я прибуду домой.

Быстро вряд ли получится — может, и неделя уйдет, потому что сейчас у меня, блин, разгар — преразгар полной хрени. Но ты, Фрэнк, не дрейфь, я приеду.

Мой тебе совет: беги со всех ног, а когда ног не хватит — я уже тут Как тут, тебе на подмогу.

И помни: я, блин, тебя люблю.

Очень — очень. Малк,

P, S. Насчет Оскара ты ошибаешься: не такое уж он дерьмо — скорее сука, вот кто.

УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ ГЛАГОЛЬНЫХ ВРЕМЕН

Иногда будущее выдает себя за прошедщее.

В последние дни, чтобы как — то сдержать бушевавшую во мне ярость, чтобы сгоряча не выпалить Оскару и Элис, что я все помню, а также чтобы выиграть время, я стал заниматься бегом[204].

Готовясь к финишному рывку, я старался сдерживать гнев, чтобы мне хватило времени завершить план нападения.

Вставал я рано, едва за окном серело (краски проступали позже), и сразу отправлялся в лесок на пробежку. Я двигаюсь во времени и пространстве — само это незамысловатое ощущение было счастьем.

Если я двигался слишком быстро, мои органы давали мне знать о своем неудовольствии. Ребра все еще полностью не срослись, они болтались во мне, словно музыкальные подвески. Стоило поднапрячься, кровь ускоряла бег по омывающим ребра сосудам, и кости отзывались резкой болью, предупреждая меня: пора сбавить темп, не то жди аварии — что — нибудь возьмет и лопнет.

Но даже когда я по — стариковски ковылял по узким, обрамленным деревьями тропкам, у меня возникало ложное ощущение скорости, — будто это туннель, и я скольжу по нему вниз; мелькают ветки, на лице сотней тончайших финишных ленточек оседает порванная паутина, а я упорно несусь вперед, чувствуя себя бессмертным.

После нескольких дней таких пробежек я заметил перемены: мое тело вознаграждало меня новыми впрысками эндорфинов, головокружительными приступами радости. Хотя порой я уставал до крайности, сильно донимали стертые ноги, но я бежал и улыбался, улыбался потому, что чувствовал: мой ум, тело и даже душа пришли к согласию. Мои органы больше не ощущали себя травмированными и недееспособными, они уже не тянули меня ко дну, а работали слаженно. Окружающие условия вполне соответствовали моему наследственному коду — впервые за долгое время они заключили между собой безмолвный договор, а это означало, что я готов действовать.

Как — то утром я бодро трусил по слою опавших сосновых игл, и вдруг в сознании всплыло последнее, особенное воспоминание — оно не приоткрыло никакой завесы, в нем не было ничего приятного, наоборот, меня словно ткнули в глаз. Я остановился и оперся на колени, чтобы отдышаться. Разобрать, что мне привиделось, было трудно: какой — то неясный, расплывающийся образ — дверь или, может, дверца сейфа, толстая, как крышка люка на подводной лодке; она медленно приоткрылась, затем пугающе резко распахнулась, и за нею проступил нечеткий, подернутый дымкой пейзаж, Я не успел ничего толком разглядеть — яркий свет и пламя сожгли видение, точно целлулоидную пленку, оставив лишь покореженную черноту.