Мелкие буржуа - [33]

Когда ла Перад вошел в дом, вся семья была в сборе; г-жа Барниоль рассказывала матери о самочувствии одного из своих детей, которому в тот день нездоровилось. Сын Фельона — пансионер Училища путей сообщения — проводил этот день в семье. Фельон и его домочадцы, разодетые по-воскресному, сидели перед камином в обшитой деревянной панелью гостиной, выкрашенной в серые тона; они вздрогнули и невольно привстали в креслах красного дерева, когда Женевьева объявила о приходе человека, о котором недавно шла речь в связи с Селестой, этой прелестной девушкой, внушившей Феликсу Фельону такую любовь, что он готов был ходить к обедне только для того, чтобы видеть ее. Ученый математик как раз в то утро совершил сей подвиг, и родные дружески подшучивали над ним, желая в душе, чтобы Селеста и ее родители поняли наконец, какое сокровище открывается им в лице Феликса.

— Увы! По-моему, Тюилье без ума от этого опасного человека, — заявила г-жа Фельон. — Нынче утром ла Перад подхватил госпожу Кольвиль под руку, и они вдвоем отправились в Люксембургский сад.

— В этом адвокате есть что-то зловещее! — вскричал Феликс. — Если бы обнаружилось, что он совершил преступление, меня бы это не удивило...

— Ну, ты хватил через край, — возразил его отец, — он просто двоюродный брат Тартюфа, чей бессмертный образ словно отлит из бронзы нашим почтенным Мольером, ибо, дети мои, в основе гения Мольера лежат самые почтенные добродетели, в частности патриотизм.

Именно в эту минуту вошла Женевьева и объявила:

— Там пришел господин де ла Перад, он хочет поговорить с барином.

— Со мной? — воскликнул господин Фельон. — Проси! — прибавил он тем торжественным тоном, в какой нередко впадал, говоря о самых обычных вещах, и становился от этого смешным; тон его, однако, импонировал домочадцам, и они смотрели на главу семьи с не меньшим уважением, чем на короля.

Фельон, оба его сына, жена и дочь поднялись со своих мест и молча ответили поклоном на поклон адвоката.

— Чему мы обязаны честью видеть вас, сударь? — сурово спросил Фельон.

— Тому важному положению, какое вы занимаете в нашем квартале, любезный господин Фельон, а также той роли, какую вы играете в делах, связанных с жизнью общества, — отвечал Теодоз.

— В таком случае пройдемте в мой кабинет, — предложил Фельон.

— Нет, нет, мой друг, — вмешалась сухопарая г-жа Фельон, невысокая женщина, плоская, как доска, с лица которой никогда не сходило строгое выражение, раз и навсегда усвоенное ею в пансионе для благородных девиц, где она преподавала музыку, — лучше уж мы удалимся и оставим вас вдвоем.

Фортепьяно Эрара, стоявшее между двумя окнами против камина, недвусмысленно говорило о претензиях достойной матроны, связанных с ее профессией.

— Я крайне огорчен, что послужил причиной вашего бегства! — проговорил Теодоз, обращаясь с учтивой улыбкой к супруге хозяина дома и его дочери. — Как у вас здесь уютно, — продолжал он, — не хватает только прелестной невестки, и тогда вы сможете спокойно провести остаток дней своих среди семейных радостей, руководствуясь мудрым изречением латинского поэта, мечтавшего об «aurea mediocritas». Своей прошлой жизнью вы вполне заслужили сию награду, ибо все, что я слышал о вас, любезный господин Фельон, говорит о том, что в вашем лице сочетаются воедино и отменный гражданин и патриарх...

— Сударь, — пробормотал смущенный Фельон, — сударь, я только испулнял свой долг, вот и вся!

Госпожа Барниоль, походившая на свою мать, как походят друг на друга две капли воды, услышав слова Теодоза о невестке для Фельона, посмотрела на мать и на своего брата Феликса с таким видом, словно хотела сказать: «Неужели мы так ошибались в нем?»

Желание обсудить все это увлекло мать и ее троих детей в сад, ибо в марте 1840 года погода, во всяком случае в Париже, стояла сухая.

— Господин майор, — начал Теодоз, оставшись наедине с достойным буржуа, которому необыкновенно льстил этот чин, — ведь я — один из ваших солдат... Я пришел к вам по поводу предстоящих выборов...

— Да, да, нам надобно избрать муниципального советника, — прервал его Фельон.

— И вот, чтобы поговорить о кандидате на этот пост, я и позволил себе нарушить ваш воскресный отдых. Быть может, мы сумеем подобрать его, так сказать, в семейном кругу.

Сам Фельон не мог бы произнести эту фразу с более фельоновской интонацией, чем это сделал Теодоз!

— Я не позволю вам сказать больше ни слова, — ответил Фельон, воспользовавшись паузой, которую Теодоз сделал, чтобы оценить эффект, произведенный его словами. — Дело в том, что мой выбор уже сделан.

— Нам пришла в голову одна и та же мысль! — вскричал ла Перад. — Стало быть, сходятся не только люди умные, но и люди почтенные.

— Я не думаю, что мы сошлись с вами во мнениях, — возразил Фельон. — Наш округ представлял в муниципалитете самый добродетельный из людей, величайший из судейских чиновников, господин Попино, ныне покойный советник королевского суда. Когда зашла речь о том, кем заменить его, то оказалось, что племянник господина Попино, продолжающий благотворительную деятельность своего дяди, не проживает в нашем округе. Однако с тех пор он успел приобрести в собственность дом, где обитал его почтенный дядюшка, дом этот расположен на улице Монтань-Сент-Женевьев. Племянник усопшего — врач Политехнической школы и одной из наших больниц, он служит подлинным украшением квартала. Имея все это в виду, а также желая почтить в особе племянника память его дяди, несколько жителей квартала, и среди них я, решили выдвинуть кандидатуру доктора Opaca Бьяншона, члена Академии наук, как вам, вероятно, известно, и восходящую звезду знаменитой парижской медицинской школы... Правда, с моей точки зрения, человек может быть велик и не будучи знаменитым, я считаю, что ныне покойный советник Попино был почти что святым — под стать Венсану де Полю