Мельин и другие места - [15]

Когда он буквально влетел в укрывище стрелков, увидел перед собой большие-большие голубые глаза, еще одни глаза, хищно прищурившись, глядели на Тирди из темноты. Из-за сплошного переплетения ветвей невозможно было разобрать — кто там сидит, лишь алчно поблескивал в свете тусклых фонарей тонкий, практически незаметный среди листвы наконечник стрелы. Гном понял, что так может смотреть только смерть на загнанную уже добычу. Щелчок спущенной тетивы.

Но Тирди не в первый раз обманывал смерть. Схватив девушку за шею — бросив в испуге лук, она продолжала неподвижно стоять перед гномом, — придвинул ее к себе, надежно закрылся живым щитом. Волосы девушки пахли полевыми цветами.

Стрела навылет пробила ей грудь, звонко ударилась о панцирь гнома и замерла.

В темноте уже появлялся новый наконечник, когда Тирди, отбросив безжизненное тело данки, прыгнул вперед. Сначала он быстрым движением вырвал стрелу, это оказалось неожиданно легко, потом просунул руку в щель меж ветвями; латная рукавица нащупала и схватила чье-то плечо. Тирди рванул изо всех отмеренных ему сил.

Усилием обеих рук он выдергивал железные колья в локоть длиной, забитые в каменистую плоть земли…

Затрещали ветки, раздался короткий придавленный вскрик. Меж ветвей показались рука и голова. Последняя неестественно свернута на бок — с такой не живут. Эльф был молод — совсем еще мальчишка. Серьезным противником он казался издалека, когда не знаешь, где находится вражий секрет и рискуешь получить стрелу в щель забрала из-за любого куста в округе.

Та, что сперва показалась девушкой, оказалась всего-навсего эльфийской девчонкой не старше десяти лет.

— Дети! Кругом одни дети! — Но не это беспокоило гнома. Ему не раз и не два приходилось крошить вражьих отродий, и никогда его не подводил верный боевой топор. Беспокоило совсем другое:

— Но тогда, скажите, пожалуйста, где же их родители?

Никто не ответил и гном, обуреваемый самыми нехорошими подозрениями, покинул укрывище.

Внизу кипел бой. Визг стали и скрип дерева, громоподобный топот закованных в броню ног и шелест раздвигаемых листьев, мягкий посвист стрел и резкие удары топоров соперничали друг с другом, и проклятия, проклятия, проклятия… Ни единого радостного возгласа.

Дану сбились в тесный клубок в центре двора, ощетинившийся стальными зубьями мечей, изредка плюющийся стрелами. Все отчаянные атаки гномов кончались ничем, лишь удавалось вытащить одного-двух черноволосых — не больше. Битва грозила затянуться до утра, а этого никак нельзя бело позволить. Измученные долгим походом, видевшие гибель большей половины своего, как считалось, непобедимого войска, тангары не выдержали бы третью бессонную ночь. А эльфы явно тянули время — понимая, что им не вырваться из кольца, они решили перейти в длительную оборону.

Тирди видел все как на ладони и размышлял — как разворошить этот муравейник. На глаз эльфов насчитывалось около полутора сотен, многие погибли при начале штурма. Гномов с кобольдами — раза в два больше. Но те не могли ничего сделать, отдавая жизнь за жизнь. В эту ночь смерть получит щедрую дань.

Положение удручало. И он уж подумывал спуститься вниз, чтобы присоединиться к сражающимся, ибо не пристало истинному тангару отсиживаться в стороне, когда его товарищи погибают, как вдруг он вспомнил гнома, что свалился как снег на голову и помог Тирди.

Не теряя времени, не задумываясь над тем, что это могло быть последним, что он сделал в жизни, перемахнул через перила мостика и камнем рухнул в ощетинившуюся толпу.

Удар о землю мог оказаться смертельным, если бы не те пятеро, что смягчили его. Троим он еще в падении разбил головы, четвертого зарубил выпавший из-за пояса топор, пятого задавил, когда вставал. Эльфы этого явно не ожидали, растерялись.

А Тирди взял в правую руку топор и принялся за привычную ему работу.

Правой махнул — улица, левой — переулочек. Свободолюбивые эльфы не смогли противопоставить в тесноте настоящего противника. Тирди же — проживший всю жизнь в подземельях Рудных гор — словно обрел второе дыхание, получил полную свободу действии — бей в любую сторону, все равно не промахнешься.

И он бил: размеренно, расчетливо, чтобы не устать, чтобы не упала рука в бессилии опущенная перед последним врагом. Бил, крушил, ломал их защиту, зная, что никогда не будет гордиться этим временем, никогда он не расскажет потомкам, как шагал по телам этих отродий, чтобы не прошли по нему, ибо нет славы в убийстве детей, даже детей врагов.

Тем временем Тирди краем глаза замечал, что его примеру последовали и в толпу падал уже целый дождь гномов. Сверкали в тусклых фонарях топоры, ломались стрелы.

Гномы уже сами сворачивались в клубок подобный ежиному, и, нанося удары направо и налево, проделывали в рядах противника целые просеки.

Но не всем тангарам удалось удачно приземлиться. Иные только перемахнув через перила сразу напарывались в воздухе на наконечники стрел прицельно пущенных в забрало, иные находили смерть на поднятых вверх копьях, или на земле случайно подставив незащищенную шею под чужой меч.

И все же твердыня должна пасть: Тирди перестал наблюдать тот тесный сбитый клубок, что с легкостью отражал любые атаки гномов. Жалкие остатки врага, разбившись на множество разрозненных групп с трудом, совсем не думая о самозащите, пробирались к выходу из смертельных тисков. И топоры с упоением пили кровь Дану, забирая жизнь за жизнью.