Мехман - [63]

— Всему виной старость, Зивер… Когда-то я носил форму гимназиста. Пояс с медной бляхой. Разве тогда я заводил речи о смерти?

— Но и тогда тебя нельзя было оторвать от книги, Мелик.

— Разве я был тебе. недостаточно предан, Зивер… Разве можно было оторвать меня от тебя? Но теперь уже резко дует ветер старости.

— «Ветер Старости»! — повторила Дильгуше. Она старалась казаться веселой. — Папа определенно хочет стать поэтом…

Профессор не позволил себя сбить.

— Девочка, как бы мы ни старались забыть этот не преложный закон смерти, он неизменим. Зивер-ханум обидела меня. Я никогда ни в Шувелянах, ни в каком-либо другом месте не вздрагивал от шума и шороха кустарника. Напротив, я шел туда, откуда доносился этот шорох.

— Если не пугался, то зачем ходил, Мелик? — возразила жена.

— За виноградники я боялся, Зивер, за виноградные лозы. Хотел сберечь плоды труда своих рук. Если человек долгие дни, босой, неутомимо трудится на горячем песке, взращивая лозы, он не может спокойно спать, когда в саду раздается шорох.

Мехман взглянул на старинные стенные часы и стал прощаться.

— Я совсем заговорил тебя? — спросил профессор. — Но разве можно быть без спора, без обмена мнениями. Мысль человека неутомима, она рождает тысячи вопросов.

— Да, ваши слова мудры и поучительны… — ответил Мехман. Он видел, как слаб профессор, и хотел поскорее уйти, чтобы дать больному отдохнуть. Но в глазах у того снова вспыхнули веселые искорки.

— Нет уж, не до такой степени… Нельзя принимать мои слова за абсолютную истину, за догму…

— Я пойду, профессор, уже поздно…

— Но папа так рад вам, — вмешалась Дильгуше, — Не уходите…

— Мама вернется с работы, будет меня ждать, — стал объяснять Мехман, словно извиняясь. — Мне пора.

Он с уважением пожал руку учителю. Дильгуше накинула на плечи платок и проводила его до ворот.

— Заходите почаще, пока вы здесь, — сказала Дильгуше, слегка покраснев. — Папа все эти годы так много говорил нам о вас, что…

— Я приду обязательно… Конечно, я приду…

Он вышел уже ив ворот, когда из темной глубины двора снова долетел до него голос:

— Мы будем ждать вас, Мехман.

35

Всю дорогу Мехману вспоминалось внимательное, ласковое обхождение Дильгуше. Он невольно ставил ее рядом с Зулейхой, сравнивал. И все яснее становилось ему, что Дильгуше стоит выше. Какой привлекательной и достойной уважения выглядела эта девушка-инженер с открытым добрым взглядом и славным лицом. «Интересно, любит ли Дильгуше кого-нибудь?.. С кем она намерена соединить свою жизнь?» Мехман представлял себе, каким счастливым будет тот, кто свяжет свою судьбу с нею. «Да любовь и счастье…. Женитьба… Как сложно, оказывается, создать настоящую семью!» Так думал Мехман, пробиваясь сквозь тесную веселую толпу, наводнявшую улицу. Он с отвращением вспомнил Шехла-ханум, такую искусственную, неискреннюю, хитрую, все это представление, которое они с Зулейхой затеяли из-за золотых часов. Ну Шехла-ханум — это еще понятно, но почему и Зулейха, его Зулейха, тоже смотрела с жадностью на эти злосчастные часы, чего-то не договаривала… Мехман ничего не подозревал — не было оснований, но интуитивно чувствовал, что за этой историей с часами кроется какая-то ложь.

И он не мог думать ни о чем другом. Как будто выползла из-за камней ядовитая змея и с шипением стала поднимать все выше свою маленькую желтую голову. Все ближе, ближе жало. Миг — и укусит. Некуда спрятаться, некуда убежать.

Да, Мехман искал искренности, правдивости в людях, а Шехла-ханум была олицетворением притворства. Какое-то тяжелое сомнение непрестанно, неотступно беспокоило его, точило сердце… Как говорил сегодня профессор Меликзаде, слушая рассказ об убийстве Балыш, внутренние противоречия возникали в семье, сталкивалось старое и новое. Так и у них с Зулейхой. Да, Зулейха стройна, красива, черные волосы ее вьются, а если она смеется, сверкает ряд чудесных белоснежных зубов. Ее большие карие глаза пылают страстью, когда она целует, шепчет ласковые слова. Мехман не может остаться равнодушным, холодным., когда жена кладет ему на плечо руку или треплет волосы. Любит ли он свою Зулейху? Да, любит. Но почему она так беспрекословно повинуется матери, почему во всем согласна с ней? Стоит ему вспомнить об этом, как все в нем содрогается и возмущается. Какое бедствие принесет их семье эта покорность Зулейхи своей матери!..

Обуреваемый тяжелыми мыслями, Мехман вышел на сравнительно безлюдную улицу, свернул в переулок, подошел к дому и открыл знакомую дверь. Щелкнул выключатель. Свет небольшой электрической лампочки озарил родной очаг.

Мехман снова сидел за столиком, за которым сиживал школьником, а позднее студентом. Как много узнал он за этим столом, как далеко, в какие далекие страны уносила его фантазия, когда он готовил уроки…

Но мысли о Зулейхе не оставляли его. Он начал перелистывать книгу, подаренную ему профессором, но не мог усидеть на месте и долго прохаживался в раздумье по комнате. Наконец пришла Хатун. Лицо ее вспыхнуло от радости. Какая мать не забудет об усталости, увидев родное дитя, с которым так давно рассталась?..

Хатун как будто ожила. Бодро и охотно хлопотала она по хозяйству, подогревала обед, приготовленный с утра.