Мегрэ и бродяга - [4]

Господин Паррен поостерегся дотрагиваться до вещей пострадавшего, и Мегрэ пришлось самому бегло осмотреть весь этот хлам.

Жестяной цилиндр с дырками и решеткой заменял плиту. В нем еще лежала сероватая зола. Тут же валялись куски бог знает где подобранного древесного угля. Разворошив подстилку, комиссар обнаружил своеобразный клад: две черствые горбушки хлеба, огрызок чесночной колбасы, а рядом, в углу, — книги, заглавия которых он вполголоса прочел:

— «Мудрость» Верлена, «Надгробные речи» Боссюэ…

Мегрэ поднял с земли какой-то журнал, который, должно быть, долго валялся под дождем и был извлечен из мусорного ящика. Оказалось, что это старый номер «Медицинского вестника».

И, наконец, половина книги — вторая часть «Записок с острова Святой Елены».

Судья Данцигер казался не меньше озадаченным, чем представитель прокуратуры.

— Странный подбор книг, — заметил судья.

— Он мог ведь быть и случайным, — высказал свое мнение Мегрэ.

Там же, под дырявым одеялом, комиссар нашел кой-какую одежду: серый, весь в заплатах свитер с пятнами краски, вероятно принадлежавший какому-нибудь художнику; брюки из желтоватого тика; войлочные домашние туфли с протертыми подошвами; пять непарных носков. И, наконец, ножницы с отломанным острием.

— Этот человек умер? — спросил помощник прокурора, по-прежнему держась на почтительном расстоянии, словно боялся набраться блох.

— Час назад, когда я звонил в больницу, он был еще жив.

— Что же, его надеются спасти?

— Пытаются… У бедняги проломлен череп, и, кроме того, врачи опасаются, как бы он не заболел воспалением легких.

Мегрэ машинально катал взад и вперед сломанную детскую коляску — наверно, бродяга брал ее с собой, когда ходил рыться в мусорных ящиках. Обернувшись к группке оборванцев, внимательно следивших за ним, комиссар оглядел их одного за другим. Кое-кто из них сразу же отвернулся. На лицах остальных было написано тупое равнодушие.

— Эй, подойди-ка сюда!.. — подозвал он женщину, поманив ее пальцем.

Если бы все это происходило лет тридцать назад, когда Мегрэ служил еще в отделе охраны уличного порядка, он мог бы назвать по имени каждого из этих людей, ибо в то время лично знал большинство парижских бродяг.

Впрочем, с тех пор они почти не изменились. Разве только число их заметно поубавилось.

— Где ты ночуешь?

Женщина улыбнулась, будто желая задобрить его.

— Вон там, — ответила она, указав на мост Луи-Филиппа.

— Ты знаешь человека, которого ночью вытащили из воды?

Лицо у нее было отекшее, изо рта несло винным перегаром. Сложив руки на животе, женщина кивнула.

— Наши звали его Тубибом[2].

— Почему?

— А он из ученых. Говорят, и вправду был раньше врачом.

— Давно он живет под мостами?

— Уже несколько лет.

— Сколько?

— Не знаю… Я давно потеряла счет годам…

Сказав это, она рассмеялась и отбросила с лица седую прядь. Когда она молчала, ей можно было дать лет шестьдесят, но стоило ей заговорить, как сразу же обнажалась почти беззубая челюсть, и толстуха казалась много старше. Однако в глазах ее по-прежнему таилась усмешка, и время от времени она оборачивалась к остальным бродягам, как бы призывая их в свидетели.

— Разве не так? — спрашивала она у них. Они смущенно кивали в ответ, чувствуя себя неловко в присутствии комиссара и всех этих хорошо одетых господ.

— Он всегда ночевал под этим мостом?

— Не всегда… Я встречала его и под Новым мостом, а еще раньше — на набережной Берси…

— А на Центральном рынке? — Мегрэ прекрасно знал, что многие бедняки проводят ночи именно там.

— Нет, — ответила женщина.

— Случалось тебе встречать его у мусорных ящиков?

— Очень редко. Чаще всего он нанимался в ходячие рекламы.

— А что тебе еще известно о нем?

— Больше ничего…

— Он когда-нибудь разговаривал с тобой?

— А как же! Ведь это я иногда подстригала ему волосы. Нужно помогать друг другу!

— Он много пил?

Мегрэ понимал бессмысленность этого вопроса: пили почти все бродяги.

— Не больше других.

— Много?

— Пьяным я его никогда не видала. А вот уж про меня этого не скажешь! — И она засмеялась. — Представьте себе, я вас знаю и помню, что вы не злой. Как-то раз вы меня допрашивали у себя в кабинете… Давно это было, может, лет двадцать назад, когда я еще работала у ворот Сен-Дени…

— Ты ничего не слыхала прошлой ночью?

Она показала рукой на мост Луи-Филиппа, чтобы подчеркнуть расстояние, которое отделяло его от моста Мари.

— Слишком далеко…

— И ты ничего не видела?

— Видела только фары машины… Я подошла поближе — правда, не очень — боялась, как бы меня в нее не упрятали, — и разглядела, что это была «скорая помощь»…

— Ну, а вы что-нибудь видели? — обратился Мегрэ к трем другим бродягам.

Они испуганно замотали головами.

— А не пройти ли нам к хозяину «Пуату»? — предложил помощник прокурора, очевидно желая поскорее покончить с этим делом.

Речник с «Пуату», совсем не похожий на фламандца, уже поджидал их. Вместе с ним на борту «Пуату» тоже жили жена и дети, хотя баржа принадлежала не ему. Она почти всегда ходила лишь от песчаных карьеров Верхней Сены до Парижа. Речника звали Жюстен Гуле. Этому самому Жюстену Гуле — низкорослому, с плутоватыми глазками и прилипшей к губе потухшей сигаретой — можно было дать лет сорок пять.