Мегрэ и бродяга - [26]

— Вероятно, вы хотите, чтоб я увез вас в Париж?

— Для этого нужно основание. Ведь существуют же законы!

— Основание — ваш отказ отвечать на самые обычные вопросы.

По-прежнему тарахтел двигатель, снизу были видны длинные ноги Хуберта, стоявшего за рулем.

— А все потому, что вы пытаетесь меня запутать.

— И не собираюсь… Просто хочу установить истину.

— Какую истину?

Видно было, что Жеф, расхаживавший по каюте, то проникался уверенностью в своем неоспоримом праве, то, наоборот, казался явно встревоженным.

— Когда вы купили эту баржу?

— Я ее не покупал.

— Однако она принадлежит вам?

— Да, мосье, она принадлежит мне и моей жене.

— Иначе говоря, вы стали ее хозяином, женившись на Аннеке? А раньше баржа тоже принадлежала ей?

— Что ж тут особенного? Мы поженились по всем правилам, в присутствии бургомистра и кюре…

— До того времени владельцем «Зваарте Зваане» был ваш тесть?

— Да, мосье, старый Виллемс.

— Других детей у него не было?

— Нет, мосье…

— А что сталось с его женой?

— Она умерла за год до нашей женитьбы.

— В то время вы уже работали на барже?

— Да, мосье…

— И давно?

— Виллемс нанял меня, как раз когда умерла его жена… Это было в Оденарде…

— Раньше вы работали на другом судне?

— Да, мосье. Оно называлось «Дрие Гебрудерс».

— Почему же вы ушли оттуда?

— Потому что «Дрие Гебрудерс» — старая баржа, она почти никогда не ходила во Францию и перевозила только уголь.

— А вам не нравилось возить уголь?

— Да, грязная работа…

— Значит, вы пришли на эту баржу около трех лет назад. Сколько же лет было тогда Аннеке?

Услышав свое имя, Аннеке с любопытством посмотрела на собеседников.

— Восемнадцать.

— И незадолго до этого умерла ее мать?

— Да, мосье… В Оденарде, я вам уже сказал…

Он прислушался к шуму мотора, посмотрел на берег, подошел к брату и что-то ему сказал. Хуберт приглушил двигатель: баржа подходила к железнодорожному мосту.

Комиссар терпеливо распутывал клубок, стараясь не порвать тоненькую нить.

— Значит, раньше они обходились на барже своими силами, — сказал Мегрэ. — Но вот умерла мать, и им потребовался помощник… Так?

— Да…

— Вы должны были следить за двигателем?

— За двигателем и всем прочим… На судне приходится делать все…

— И вы сразу влюбились в Аннеке?

— Вот это, мосье, уже личный вопрос, верно?.. Это касается только ее и меня.

— Когда вы поженились?

— В будущем месяце исполнится два года.

— А когда умер Виллемс? Это его портрет на стене?

— Да, это он…

— Когда же он умер?

— За полтора месяца до нашего брака.

Мегрэ все казалось, что он продвигается вперед непозволительно медленно. Но ничего не оставалось, как, вооружившись терпением, постепенно сужать круг, чтобы не спугнуть фламандца.

— Оглашение брака было сделано после смерти Виллемса?

— У нас оглашение печатают за три недели до свадьбы. А как делают во Франции, не знаю…

— Но вопрос о браке уже был решен?

— Надо думать, раз мы поженились…

— Не можете ли вы задать этот вопрос вашей жене?

— А зачем ей задавать такой вопрос?

— Если этого не сделаете вы, мне придется обратиться к ней через переводчика…

— Что ж…

Он хотел сказать: «Что ж, зовите переводчика!» И тогда Мегрэ оказался бы в трудном положении: ведь они находились в департаменте Сены-и-Уазы, где комиссар не имел права вести подобный допрос.

К счастью, Ван Гут передумал и заговорил с женой на родном языке. Аннеке от неожиданности покраснела, потом посмотрела на мужа, на гостя и, улыбнувшись, сказала что-то.

— Вам не трудно перевести?

— Хорошо. Она говорит, что мы давно любили друг друга…

— Примерно с год до свадьбы?

— Примерно так…

— Иначе говоря, все это началось, как только вы появились на барже?

— А что в этом плохого?..

Мегрэ прервал его:

— Я хочу знать только одно: был ли Виллемс в курсе дела?

Жеф промолчал.

— Вероятно, вначале, как большинство влюбленных, вы это скрывали?..

Ван Гут отвернулся и опять стал смотреть на реку.

— Сейчас причаливаем… Я нужен брату на палубе.

Мегрэ пошел за ним. Действительно, уже видны были набережные Мант-ла-Жоли, мост, десяток барж, стоявших у причала.

Мотор заработал медленнее. Дали задний ход, забурлила вода у винта. Речники с других судов смотрели на прибывших. Чалку поймал какой-то мальчишка лет двенадцати.

Присутствие на барже человека в городском костюме, да еще в шляпе, привлекло всеобщее внимание.

С одной из барж кто-то обратился к Жефу по-фламандски, и он ответил тоже по-фламандски, продолжая внимательно следить за ходом судна.

На набережной их поджидал инспектор Невэ с сигаретой в зубах, а рядом, у огромной груды кирпича, стояла маленькая черная машина.

— Надеюсь, теперь-то вы оставите нас в покое? Нам пора ужинать. Мы ведь встаем в пять утра.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— На какой еще вопрос?

— Вы не сказали, знал ли Виллемс о ваших отношениях с его дочерью.

— Но ведь я женился на ней или, может, не женился?

— Женились, когда Виллемс умер.

— А разве моя вина, что он умер?

— Он долго болел?

Мегрэ и фламандец снова стояли на корме, и Хуберт, нахмурившись, слушал их разговор.

— Виллемс никогда в жизни не болел, если не считать болезнью то, что каждый вечер он напивался как свинья.

Быть может, Мегрэ ошибся, но ему показалось, что Хуберт удивился, заметив, какой неожиданный оборот принял их разговор, и как-то странно посмотрел на брата.