Мегафон - [33]

— В таком случае, я голосую в пользу банкета, — сказал Мирберг. — По-моему, это будет очень красивый жест со стороны «Лиги» по отношению к своему победоносному лидеру.

Вешая трубку, адвокат мимоходом подумал о психологической ценности взносов в фонды политических партий. Такой взнос никогда не обезличивается и не становится частью общей суммы, он сохраняет персональное значение и персональный вес, независимо от того, куда и на что пошли самые деньги. Право же, внося деньги в фонд политической партии, деловой человек совершает истинно полезное дело для себя — а заодно, конечно, и для родины.

Пока Конни Стотт и Мирберг с разных концов города сговаривались относительно «красивого жеста», в переулке Деггерс происходили события, отдаленно их касавшиеся.

В своей развороченной лавчонке старая миссис Антония Эстовиа, навалившись грузным телом на прилавок, с тупым ужасом смотрела на стоявшего перед ней судебного исполнителя и двух понятых.

— Уверяю вас, начальник, тут какая-то ошибка. Мистер Гот ни за что бы этого не сделал.

Судебный исполнитель указал понятым на стол и пару стульев, — многолетний опыт научил его действовать, не пускаясь в разговоры. Он помахал рукой нескольким зевакам, столпившимся у дверей:

— Ну-ка, посторонитесь… Ошибка, говорите вы, мэ-эм? Какая тут может быть ошибка… Дайте людям пройти, не мешайте…

— Это все подстроено… вы сами знаете, кем…

— Вы знаете подпись мистера Гота? — спросил исполнитель.

— Да, у меня есть его расписки… Паула, достань расписки.

Черноглазая девушка стремглав бросилась к старому комоду, словно рассчитывая пресечь этим действие закона. Судебный исполнитель занялся перелистыванием документов, старательно слюнявя при этом большой палец, что люди его профессии считают, повидимому, обязательным:

— Вот, пожалуйста, мэ-эм.

Старуха недоверчиво поглядела в бумагу, потом молча протянула ее дочери.

— Д-да! — печально протянула девушка. — Это подпись мистера Гота, он выгоняет нас…

— Но мистер Гот не стал бы этого делать… из-за такого пустяка… я бывала должна ему гораздо больше.

— Мое дело, как говорится, сторона. Ставь вдоль тротуара, Фрэнк, чтобы не мешать проходу и проезду… берись за котел и печку…

— Подождите хоть немного, — взмолилась старуха, — мистер Гот разрешит оставить вещи здесь. Мистер начальник… прошу вас… подождите… не троньте…

— Эй! Эй! Не задерживайте моих людей, мэ-эм! Мы не можем ждать… Должностное лицо, мэ-эм, — та же машина. Сам не знаешь, куда придется итти и что делать… стукнуть дубинкой по голове… или задержать… отправить в тюрьму или в больницу… для машины все едино, мэ-эм. Ладно, Фрэнк. Теперь пошли наверх.

У входа в лавочку собралась уже целая толпа из обитателей переулка и случайных прохожих. Девушка с ужасом смотрела на поднимавшихся по лестнице понятых.

— Неужели вы и кровати выбросите? — спросила она вполголоса, стараясь, чтобы зрители не слышали.

— Мы должны очистить дом, мисс.

— Но… но что же мы будем делать?

У исполнителя имелся на этот случай богатый запас советов:

— Мало ли что можно делать, мисс… есть, например, Армия спасения, и Бюро труда… и бесплатные столовые… Но такие приличные женщины, как вы и ваша матушка, могут снять другую квартиру и переехать туда. Пожить там, пока и оттуда не выставят. В нашем городе очень приличные люди живут так круглый год. В моем деле, как и во всяком другом, имеются постоянные клиенты. Я уже наизусть знаю их сундуки, кровати, рояли, платье. Но, как я уже сказал, если наружность подходящая, домохозяин не станет требовать квартирной платы вперед, а не то… можно и заплатить за один месяц, ежели располагаете деньгами…

Исполнитель продолжал тараторить, услужливо предоставляя свой профессиональный опыт в распоряжение хозяев.

Когда представители закона кончили свое дело, Паула окинула взглядом то, что до этого дня было ее домом. Сейчас казалось невероятным, чтобы эта кучка жалкой мебели, выставленная на безжалостный дневной свет, и эта опустошенная комната, по которой свободно разгуливали крысы, могли представлять собою «дом». Казалось, даже если б закон милостиво позволил им вновь обосновать здесь свой очаг, это было бы невозможно.

Зрители, дождавшись конца процедуры, стали расходиться. Молодая женщина, чуть постарше Паулы, осталась стоять одна на противоположном тротуаре.

Подошел полисмен и прикрикнул на старую итальянку, чтобы она убрала «этот хлам» с тротуара. Миссис Эстовиа взялась за колченогим стол и машинально потащила его назад в лавку.

— Эй, куда! — рявкнул полисмен. — Вы что ж, забыли, что вас отсюда только что вышвырнули?

Паула подошла к матери.

— Мама, я… я пойду, — тихо проговорила она, стараясь удержать слезы.

— Куда, Паула?

— Пойду к отцу Бонацио… спрошу, как нам быть…

— Да, ступай, Паула, и возвращайся… я буду… — Она запнулась.

У нее теперь не было своего постоянного места, где она могла бы ждать. — Я буду где-нибудь здесь, Паула. — Она оглянулась на темный переулок, где еще жило воспоминание о ее исчезнувшем доме. Потом она подошла к полисмену и начала:

— Это из-за вас все, мистер О’Шин… вы взяли у Джо деньги, которые я ему заплатила.

— Убирайте свой хлам! Освобождайте проход — не то я сейчас вызову мусорный фургон!