Медынское золото - [15]

В лоб такую твердыню взять можно лишь огромной кровью, сбоку не подобраться, с горжи не подойти. Смотри, волхв, на дразнящий призрак богатства, обкусывай с досады ногти, думай, как прехитрить и чем превозмочь противника.

Десять колдунов сидели, собравшись в одном шалаше, крытом, как от предков заведено, лосиными шкурами. Костерок-дымник курился в наскоро слепленном очаге, хотя не было в этих краях ни комара, ни злого гнуса. От того, что решат сейчас ведуны, зависела судьба и тех, кто засел в крепости, и тех, кто собирался их оттуда выкурить, что мошку из шалаша. Но это только кажется, будто ведун всё ведает, а на деле ни люди, ни предки, ни боги будущего наверное знать не могут. Даже судьба, и то не решает окончательно, допуская в человеческую жизнь случай и свободный выбор.

– Поднять стрелков на утёсы и побить вражину сверху, – предложил Устон.

– Утёсы заворожены, – возразил Бажан, колдун угрюмый и неприветливый. – Только побьёмся зря.

– А что там? – спросила Нашта. – Я чуяла, что заворожено, но толком не разобралась.

– Камнепад заготовлен на тех, кто пращников пройти сумеет. А если мы наверх людей пошлём, то и спустят камни вместе с людьми. А может, и ещё что есть, это сблизи смотреть надо.

– Огневик в крепости изрядный, – сообщил Ризорх. – Каков из себя, не сказать, пока он в бой не вступит. Кто ещё есть, не скажу, а огневика я учуял.

– Тогда им и камнепад спускать без нужды, – заметил Анк, с бунчука которого скалилась рысья голова. – Людей наверх поднимать – дело мешкотное, он за это время всех в воздухе пожжёт.

– А если подальше от зачарованных скал? – спросил Инейко, самый молодой из колдунов, почти ещё мальчишечка, добывший тем не менее для своего бунчука гриву седого лося. Беречь соплеменников Инейко толком не умел, а вот врага бил зло и хлёстко, так что на войну его взяли безо всяких разногласий.

– Обвала, может, и не будет, – согласился Бессон, – но огневик наших всё равно попалит. Чем ты защитишь человека, когда его другой маг по воздуху переносит? А сжечь – это пожалуйста, ломать не строить…

– А если подальше, где он не достанет…

– Если подальше, то и мы не достанем. Будем сидеть на горке, что ворона на ёлке… – Бессон замер, не договорив, и, видимо, эта же мысль пришла разом в головы нескольким из собравшихся, потому что все замерли, объединяя мысли в единый разум. Минута прошла в полном молчании, затем Ризорх, как старший, подвёл итог, медленно произнеся:

– Может, и получится… Ещё думать надо, смотреть… и пленник нужен, лучше несколько… из крестьян и солдат.

То, что здешние мужики не воюют, даже оружия в руках держать не умеют, а воины землю не пашут, уже знали все, и никого такие слова не удивили.

На следующий день люди Хисама приволокли на арканах пятерых схваченных наманцев. Четверо были работниками из окрестных хозяйств, пятый – гоплит из разгромленного недавно гарнизона. Солдат на все вопросы отвечал, что силы их неисчислимы, воинство непобедимо, а маги по меньшей мере всемогущи. Хисам, присутствовавший при допросе, взялся было за камчу, обещая, что сейчас непокорный пленник выложит всё, что знает, а в придачу то, о чём и не слыхивал, но Ризорх остановил ретивого кочевника.

– Я узнал у него всё, что хотел. К сожалению, знает он мало, а то, о чём он и не слыхивал, мне не интересно. Если он тебе нужен, можешь забрать его себе, а нет – пусть идёт на восемь сторон. Прежде он был храбрым солдатом и бодрится до сих пор, потому что считает себя уже мёртвым. Но его душа сломлена, и, если ты отпустишь его, он не сможет воевать против нас.

– Пасти овец и защищать их от волков он сможет?

– Если в стае не окажется оборотней, то сможет.

– Тогда он станет рабом. Люди не должны болтаться без дела или умирать без пользы.

С поселянами Ризорх беседовал куда как дольше. Вопросы задавал, к воинскому делу касательства не имеющие: что и в какую пору сеют, каков бывает урожай, достаточны ли цены на зерно, у кого и почём покупают земледельцы потребные для жизни товары. Пленники отвечали сначала нехотя, потом разговорились и едва не перебивали друг друга. Для лесных жителей, которые разом были и землепашцами, и воинами, и охотниками, дико было слышать, что поля, оказывается, здешний народ не меняет, а чтобы земля не потеряла силы, перед пахотой вывозят на пашню конское и коровье дерьмо. Дикари, одно слово! Куда как проще бросить истощённую землю, а взамен выжечь новый участок, который лет пять будет плодороден безо всякого назьма. Хотя хлеб и особенно всевозможный овощ в Намане хорош. Тут край тёплый, и такие кудеса растут, о коих в лесу не слыхивали.

О войне Ризорх словом не поинтересовался. Поговорил и велел пахотников отпустить. Пусть и дальше землю ковыряют, а то она от навоза, вся как есть, бурьяном зарастёт.

Хисам не возражал. Рабов его соплеменники и без того захватили больше, чем нужно кочевому народу. Странному допросу он не удивлялся; Ризорх – колдун, он лучше знает, о чём спрашивать пленников. Свои тем более не удивлялись. Обсуждали одно: как получается, что всякий наманец разбирает торговый язык? Неужто у них даже малые дети к этому делу приставлены?