Медвежьи углы - [11]

— Гляньте на него, всю птицу распугал. Люблю его, и он меня любит, ходит за мной, как собака, а тот, здоровый, што под кроликами, тот с гонором, самостоятельный, только на зиму в дом перебирается.

— То есть сомы при определенных условиях могут адаптироваться и жить на суше, — умозаключал вслух дядя Валера.

— А тут еще где-то краснопер Нахал ползает в навозе и устеры немного. Давно ползают, — тетя закрыла стеклянную банку с молоком пластмассовой крышкой и обтерла банку тряпицей.

— Нате, с вас два пятьдесят, — сказала.

— Вот, пожалуйста, — отдал деньги охреневший дядя Валера.

— А почему Нахал? — спросил я.

— Да дурной он какой-то! Это ему муж мой, царствие ему небесное, кличку дал, а шо он хотел сказать, не знаю, — ответила тетя.

— В следующий раз, если хотите, то в среду приходите, — добавила она.

Черешневый рыцарь

У Андрюхи была любовь — дерево черешни, что растет в соседском дворе. Это дерево всегда было прекрасно: поздней осенью оно посылала ему привет последними листьями, которые летели в лицо, зимой смотрело на него, как девушка с черно-белой фотографии; жужжащим пчелами, цветущим кустом по весне, и летом с ягодами и без.

Дерево было всегда в Андрюхиной жизни, с первых дней. Он наблюдал его, засыпая или просыпаясь в детской коляске, которую мама оставляла во дворе. Позже он подъезжал к этому месту на трех, а потом двухколесном велосипеде. Войдя в возраст, когда можно безопасно лазить по деревьям и заборам, он стал немедленно лазить в соседский двор на черешневое дерево. Андрюха вторгался в чужие владения, как господин. Лез и брал свое. Соседи, Дарья Иоанновна и Симеон Иоаннович, негодовали, а внучка их, Ленка, дура крючконосая, кидалась в него палками и обломками кирпичей, а в школе обзывала «дыбилом». Андрюха страдал. Соседи не знали, что он Господин и Валет Дамы Черешни, и он уходил. Он никогда в жизни не осквернял себя, забираясь на черешню с бидоном или кульком, никогда не набивал карманов. Приходил к черешне и уходил от нее, как и всякое живое существо на планете приходит в жизнь, и уходит из нее, — ни с чем и, по сути, ничего не меняя.

Только наряды Андрюха себе позволял менять: вечерним индейцем с индюшачьими перьями в волосах прокрадывался он в волосы дерева. Бах! Бах! Это войска ее Британского Королевского Величества бросаются обломками кирпичей и грязно ругаются. Отступаем, братья индейцы…

Можно еще было ковбоем или Робин Гудом. Но удачнее всего Андрюха варягом оделся. К хоккейной каске стрелы-присоски прикрепил — рога вроде бы. Меч деревянный и топор туристический за поясной ремень воткнул и в поход к черешне двинулся.

Ах! Видели бы вы, как бежали от варяга Андрюхи Иоаннович с Иоанновной, как визжала Ленка-дура, когда рогатый Господин Валет Андрюха спрыгнул с Дамы Черешни, а в руках у него меч и топор.

Хе-хе! — басил Андрюха, размахивая всеми руками.

— А-а-а-а! Семка, звони в дурдом с милицией! — голосила Иоанновна.

Это был триумф!

Годы… И еще годы. Черешня и соседи продолжали жить за забором. Была еще любовь. Ее звали…м-м-м-м каким-то женским именем. Желтые длинные волосы, синие глаза, запах и голос приятные. Ее голос шелестел, Андрюха раскачивался на ветру, тыкался носом в ее румяные щеки, она улыбалась. Но она не соседское дерево у собственного забора — ушла осенью; она улыбалась, а черешня сыпалась листьями-лоскутками.

Она ушла, а черешню закрыли от него мощным металлическим забором, а еще у Ленки-дуры завелся мужик — Колян, охранник. Агрессивный, грубый с пневматическим пистолетом на поясе.

Полгода Андрюха сидел дома — рисовал, читал исторические романы и перечитывал старые семейные письма и открытки.

А потом снова весна. И снова настроение чувствовать и нюхать ветры, и черешня зацвела новым цветом и, жужжа пчелами, бросилась атаковать его, Андрюху, запахами.

Андрюха оценил черешневы старания и стал готовится к посещению своей Дамы. В это, новое свое лето, он решился явиться к ней во всей красе. Подсказку ему дала дедова открытка, которую он нашел на чердаке. В ней дед поздравлял с Днем Октябрьской Революции Андрюхиного прадеда Саида. Открытка отправлялась далеко, куда-то в Казахстан, но вернулась, не найдя прадеда, домой.

Прадед был крымским татарином, это и навело Андрюху на мысль о новом переодевании. Воином Крымского ханства, храбрым и быстрым, предстанет он перед Ней. Штурмовать соседский забор было решено во всеоружии, с веревочной лестницей и коротким кочевничьим луком, ибо не ставят препятствий перед настоящей любовью и смешон пистолет перед настоящим луком.

— Хе-хе-хе, — как встарь басил татарский князь Андрюха Иоанычам!

— Сеемка, звони в дурку! — сипела Иоанновна, древнему своему Иоанычу.

Жизнь налаживалась!

Видец

Я был маленьким еще, стоял на улице возле своего дома, а они мимо шли: два рыцаря в черных латах, с закрытыми забралами, оружия в их руках не было, а на ногах были тапочки. Было что разглядывать, и я разглядывал. Шли рыцари бойко и почему-то без железного грюка. Один повыше, другой пониже. Трепались о чем-то.

— Отец и сын, — мелькнула мысль.

— О! Очевидец! Надо же, у нас! — удивленно воскликнул сын-рыцарь (это он про меня).