Медвежатник - [10]

— Ну хорошо, а разве ваш банк не охраняется?

— А как же, охраняется! Перед самым входом стоит городовой.

— Вот как! Очень интересно. Почему же тогда его не было в этот раз? Почему он не заметил ничего подозрительного?

— Он вышел на улицу, когда услышал шум драки.

— Продолжайте.

— Городовой мне рассказал, что какой-то нищий задирал прохожих, а потом учинил драку. Он божится, что пробыл на улице не более получаса.

— Ну что ж, не смею вас больше задерживать, вы нам очень помогли. — Григорий Васильевич поднялся и протянул белую пухлую ладонь. — И еще вот о чем я хотел бы вас попросить.

— Я вас слушаю.

Сейчас Аристов напоминал шулера, который был готов подбросить в колоду пятого туза.

— Если ваша знакомая сегодня не появится, телефонируйте мне, пожалуйста, по этому номеру, — и он быстро набросал на клочке бумаги неровный ряд цифр.

На некоторое время рука с листком застыла в воздухе, словно ладонь, не дождавшаяся ответного пожатия, а потом Александров ухватил бумагу за самый краешек и произнес с натянутой улыбкой:

— Разумеется… Прощайте!

Спускаясь по широкой парадной лестнице, Петр Николаевич едва удержался, чтобы не скомкать клок бумаги, но какое-то смутное предчувствие, родившееся у него после беседы с Аристовым, заставило его спрятать бумажку в карман пиджака.

Петр Николаевич посмотрел на часы — до назначенного времени оставалось сорок минут — и быстрым шагом пошел к ресторану.

Он чуть опоздал, но Лизы не было. Петр Николаевич простоял у входа в ресторан в томительном ожидании около часа. Так долго он не поджидал ни одну барышню, а когда стало ясно, что ожидание бессмысленно, он решил позвонить Аристову.

— Барышня, соедините меня с начальником сыскного отдела полиции… да, этот номер. — И, услышав бархатный голос Аристова, произнес: — Она не пришла.

После чего осторожно положил трубку.

Глава 4

Хитров рынок находился в самом центре Москвы, неподалеку от Яузы. Своей будничной безликостью он больше напоминал пустынную площадь, чем столичный торг. Трудно было предположить, что в воскресные дни здесь бывает столько же народу, сколько можно встретить в дни религиозных праздников у соборов или на улицах во время выхода царственных особ. Каждый хитрованец считал себя купцом, а поэтому сносил на рынок все, что могло принести хотя бы малый доход. Вперемешку с застиранным бельем здесь можно было встретить золотые украшения с фамильными гербами. А на вопрос, откуда такая ценность, всякий хитрованец неистово божился, что драгоценность эта наследственная и досталась ему от усопшей бабушки. При этом он совсем не стыдился своего ветхого обличья, а ноги, обутые в разные ботинки, выставлял напоказ едва ли не с гордостью. Дескать, что поделаешь, и в жизни аристократов бывают трудные времена.

На Хитровке располагалась большая часть богаделен и приютов Москвы, и потому вместе с опустившимися людьми здесь можно было встретить батюшку, спешащего наставить на путь истинный оступившихся «детей»; одряхлевшего князя, который даже к падшим обращался «любезнейший»; спившихся фабрикантов, которые за карточным столом сумели просадить многомиллионные капиталы своих предков. Хитровка, подобно гнилостному болоту, впитывала в себя самое гнусное, и уже за несколько кварталов от рынка чувствовалось, как местечко дышит угрозой и зловонием. Хитров рынок называли еще также и «чертовым местом», возможно, потому, что он с трудом отпускал от себя всякого опустившегося. И не было удивительного в том, что в одной ночлежке можно было встретить потомственного бродягу и спившегося потомка Рюрика. Хитровка принимала в себя всякого и, подобно чернозему, скоро перемалывала любую человеческую породу в единый природный материал, имя которому хитрованец.

Здесь, как и во всяком обществе, существовала иерархия, нарушить которую было так же невозможно, как переступить грань, отделяющую мещанина от столбового дворянина. И этикет здесь существовал не менее жесткий, чем во дворце великих князей.

Низшую ступень занимали бродяги и нищие, которые не только выпрашивали милостыню на оживленных перекрестках, но и при случае подворовывали у зазевавшихся прохожих.

Следующую ступень занимали «оренбурки», которые промышляли тем, что в темных закутках московских улочек грабили припозднившихся горожан. Это была веселая и разбитная публика, которая умела легко расставаться с награбленным, в трудную минуту пропивала последнюю рубаху, чтобы потом, вооружившись кистенем, выпотрошить припозднившегося гуляку до последней копейки. Их часто можно было увидеть в компании гулящих баб, которые были такими же доступными, как карманы бесчувственного пьяницы.

Совсем иными были урки, стоящие на самой верхней ступени Хитровки. В своем большинстве это были люди дела, и если обещали, что вырвут за дурное слово язык, то так и поступали. Их боялся весь рынок, а в те места, где они обычно квартировали, прочие заходили всегда с опаской и непременно сняв шапку. Как правило, они были малопьющие, держались ото всех особняком и напоминали стаю волков, которые были связаны не только узами родства и единым делом, но также и количеством пролитой крови.