Медведи в икре - [8]

Младший футбольный тренер в Вест-Пойнте не дал мне никакого бренди. Вместо этого он заставил меня до самой темноты бегать под ударами, бросаться на манекены — искусственные и всякие другие — и принимать пасы разными частями моего тела, в основном они приходились на солнечное сплетение. Когда я наконец поплелся в раздевалку, он, казалось, на миг смягчился и крикнул мне вслед:

— Хватит с тебя футбола. Можешь завтра возвращаться в свою спортивную группу.

На самом деле это меня даже тронуло.

Прошло еще несколько недель, и я начал подумывать, а не оставили ли меня в покое мои обманутые фанаты. Но однажды за ланчем адъютант опять прокричал все ту же фатальную формулу:

— Новый кадет Тейер сегодня отправляется на футбольную тренировку.

Я был уверен в том, что это ошибка, и размышлял над тем, что лучше — проигнорировать приказ или переспросить. Неисполнение приказа в Вест-Пойнте — это самый опасный из видов спорта, поэтому после ланча я робко обратился к адъютанту:

— Извините, сэр, не является ли полученный мной приказ ошибкой? Три недели назад Вы сказали мне и я думал.

— Мистер Глухонемой! Вы что, еще не выучили, что плебеи не задают вопросов? Еще раз, знаете ли вы, что бывает, когда плебеи думают?

Это был стандартный вопрос, и я обреченно пробормотал обычный ответ:

— Да, сэр! Они все испортят, сэр.

Так в третий раз я оказался в футбольной команде. Теперь сам главный тренер занялся мной, легонько хлопнув меня по спине.

— Я просматривал вчера вечером списки плебеев, — сказал он, — и наткнулся на твое имя. Ты не брат энда из всеамериканской сборной?

Я признался, что это именно так.

— Подумать только, мы все время тебя не замечали! Иди, становись крайним правым эндом и покажи нам, на что вы, Тей-еры, способны. Мы мигом включим тебя в команду Академии. Ты немного легковат, но быстро окрепнешь.

К этому времени я уже выучил, что лучше не возражать и пошел на энд. Футбольная команда к этому времени освободилась от всех неофитов и состояла исключительно из двухсотфунтовых[49] горилл, чьей единственной радостью было, как мне казалось, доставить своим коллегам как можно больше неудобств. Мне они быстро перестали нравиться. Моя игра на этот раз оказалось не такой долгой, но определенно она была более интенсивной, чем в предыдущих случаях. Несколько розыгрышей я сумел пройти, отделавшись лишь парой ссадин на физиономии, кровоподтеками на голени и вывихнутым плечом. Я начал даже получать некоторое удовольствие. Но потом двое более крупных коллег, двигаясь в противоположных направлениях, столкнулись с моей левой ногой. Моя лодыжка оказалась единственной участницей столкновения, которая могла уйти в сторону, и она ушла.

Футбольный доктор лишь взглянул на нее и тут же повернулся к главному тренеру:

— Больше никакого футбола для него в этом сезоне.

Главный тренер пробормотал что-то вроде «очень плохо». Но по тому, как он это произнес, я понял, что он совсем не расстроен, как могло бы показаться в начале дня. Наверное, тренер начал понимать, что умение играть в футбол черта не наследственная, а благоприобретаемая.

Наконец, я попробовал себя в поло. Верхом я ездил с детства и тренер по поло подумал, что для меня у него кое-что найдется. Как бы то ни было, в списке команды по поло я оказался в самом конце. Все остальные четыре года поло для меня было единственным спортивным занятием. И не потому, что я умел бить по мячу, но я умел ездить верхом и большую часть времени тренировал пони[50]. В конце концов, просто по причине старшинства я заработал себе имя, что реабилитировало меня, по меньшей мере, в глазах в моей семьи. Конечно, это было имя с маленькой буквы, а не Имя. Оно вполне соответствовало сертификатам парашютиста и «лыжника третьего класса».

Футбол и поло заботили меня в те первые дни больше всего. Однако казармы Бист занимали нас выполнением многих других более или менее приятных обязанностей. Нас пытались учить маршировать, строиться, застилать койки, выполнять ружейные приемы. И все время нас настолько преследовали нудными требованиями соблюдать дисциплину, что это, надо признать, хоть и дало довольно быстрые результаты, но одновременно заставило сомневаться в здравомыслии наших инструкторов. Воспитание дисциплины в основном заключалось в оре со стороны инструкторов и приведении в замешательство плебеев. И если замешательство плебея оказывалось слишком большим, то такой плебей считался «отсталым». Если же оно было недостаточно сильным, то плебей оказывался «продвинутым» — что было еще большим преступлением. В конце концов, мы научились держаться заветной середины, и когда учебный год приблизился к концу, мы стали невосприимчивы к назойливым разглагольствованиям начальников — но при этом последнее, чего мы желали, так это показывать наше к ним отношение.

Не могу сказать, что программа обучения в Вест-Пойнте была совершенно адаптирована к потребностям дипломатической службы. От дипломата ждут цветочков, а солдат должен иметь прочные корни — хотя бывает и наоборот. Основным ингредиентом учебной программы была математика и разнообразные варианты ее применения в физике, баллистике и инженерном деле. Применение математики в дипломатии долгое время заключалось лишь в том, чтобы оставаться понятной, но, в конце концов, вычисления и логарифмическая линейка доказали свою незаменимость даже в рафинированной атмосфере посольской канцелярии.