Медведи в икре - [105]

— Не хотите ли вернуться? Снег опасен. И, кроме того, вы не сможете увидеть никакой дичи.

Но мы уже зашли так далеко, и плато с козлами на нем казалось таким близким, что я посмотрел на них и понял, что у меня не хватит решимости повернуть назад. И мы еще целый час шли, поднявшись настолько высоко, что стал чувствоваться недостаток кислорода. Полдюжины шагов — вот и все, что вы можете сделать, а потом нужно остановиться и передохнуть. Пока я стоял, переводя дух, вожак опять повернулся ко мне:

— Хватит? Сейчас вы этого сделать не сможете.

Я предложил остановиться на несколько минут под нависающей скалой и все обсудить. Кто-то сумел найти немного хвороста под снегом, и мы зажгли маленький костерок. Скала давала кое-какую защиту, но снаружи ущелья все превратилось в дикое рычащее облако снега. Пока мы на него смотрели, низкий громыхающий звук возник в ущелье под нами. Через мгновенье он вырос до громоподобного рева. Охотники замерли на своих местах и смотрели друг на друга.

— Лавина, — сказал один из них и, осторожно ступая, вышел из горловины нашего убежища под метущийся снег. Вскоре он вернулся. — Это в пяти сотнях ярдов под нами, — объявил он, — и, похоже, лавина совершенно завалила ущелье.

Я с вопросительным видом повернулся к вожаку.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь нам не нужно ничего решать. Мы продолжим идти, пересечем гряду над нами и перейдем в следующее ущелье. Мы сможем спуститься, если и оно тоже не перекрыто лавиной.

Не теряя времени, мы пустились в путь. К этому времени снегу навалило нам до бедер, и прежде чем сделать один шаг, нам приходилось тратить время и силы, чтобы вытащить ногу из снега. Я слышал, что лавины сходят от шума, и каждый раз, как кто-то собирался открыть рот, я оборачивался к нему с пугающим выражением лица.

Еще час мы карабкались, пока не добрались до последней гряды, за которой скрылись козлы. Как сказали мне охотники, перевалив через нее, мы сможем начать спуск вниз. Склон не был очень большим — может, в две сотни ярдов шириной, но он шел под очень крутым углом примерно в сорок пять градусов, а снег теперь доходил до пояса. Каждый шаг давался с трудом, и, чтобы его сделать, нам приходилось брать долгие паузы, чтобы продышаться и запастись кислородом.

Наконец мы прошли склоном, а когда подползли к гребню, предводитель охотников показал мне, что спускаться надо медленно:

— На другой стороне будут козлы, — сказал он. Поэтому последние десять ярдов мы ползли с удвоенной осторожностью. Когда мы вышли на вершину гребня и медленно подняли головы, чтобы осмотреть другой склон, он был пуст, как шкаф матушки Хаббард[220].

Через четыре-пять часов мы уже были внизу у начала подъема к подножию горы. С последними лучами заходящего солнца мы вошли в деревню, откуда начали свой путь. Старейшины и большинство обитателей деревни высыпали нам навстречу с приветствиями. Они, конечно, были разочарованы тем, что мы вернулись без дичи, но столь же очевидно радовались, увидев всех нас целыми и невредимыми. Они тоже слышали гул лавины, и когда мы не появились после полудня, то они решили, что мы попали под нее. Счастливей всех выглядел телохранитель премьер-министра.

— Это был самый ужасный день в моей жизни, — сказал он мне. А я напомнил, что он мог идти с нами.

«Душмани ман» стала моей последней антикозлиной операцией. Через несколько дней после моего возвращения из Вашингтона в Кабул пришла телеграмма с приказом отбыть в Поддон со всей возможной быстротой, чтобы приступить к выполнению обязанностей секретаря Секретариата Европейской консультативной комиссии. Это не звучало как предложение какой-то чересчур представительной работы, к тому же и Пондон после мира и покоя Кабула не казался таким уж привлекательным местом. И все же после восемнадцати месяцев, проведенных далеко за горами, я был готов оказаться поближе к арене действий.

Первой проблемой было получить место в самолете для меня самого. Я направил телеграмму в бюро, ведавшее приоритетностью пассажиров, и послал им копии приказов на мой счет в моем собственном пересказе. Эти приказы, как и инструкции в телеграмме из Государственного департамента, были подписаны «Халл». При передаче содержания телеграмм я переделал подпись так, чтобы она выглядела «Корделл». Приняли ли меня в бюро по приоритетности за близкого друга государственного секретаря, я не знаю, но я получил уведомление, что по моему запросу на полет от Карачи до Лондона (это и была причина всей операции) мне выдано свидетельство о приоритетности номер один.

Следующей моей проблемой было то, как распорядиться всем моим домашним хозяйством. Оно включало в себя Янга и множество разных собак. Щенки Миджет все время были предметом притязаний, но с ее кабульским пометом оказалось труднее всего. С самого моего приезда в Кабул Миджет находилась в центре внимания. Особенно всех заинтриговали трюки, которым ее научили в ГПУ. Каждый из обитателей королевского дворца хотел заполучить ее щенка, но, поскольку кобелей бельгийских овчарок нигде поблизости не обнаружилось, мне в конечном счете пришлось повязать ее со следующей после нее знаменитостью — призовым кобелем немецкой овчарки самого короля. Вязка прошла с большим успехом. Роды Миджет были омрачены несчастным случаем в оросительной канаве, но все-таки пятеро щенков из помета выжили.