Медведев и развитие - [6]

Что я хочу сказать? Что это ОБЯЗАТЕЛЬНО повторится? Нет! Я хочу сказать СОВСЕМ другое. Что для того, чтобы это НЕ ПОВТОРИЛОСЬ, тот печальный опыт НАДО УЧИТЫВАТЬ. Причем не на уровне буквальности (тут все совсем разное), а на уровне коварных системных аналогий. Их ни в коем случае нельзя воспроизводить.

ЛЮБЫЕ ОТДЕЛЬНЫЕ БЛАГИЕ ДЕЙСТВИЯ МОГУТ ОБЕРНУТЬСЯ СВОЕЙ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬЮ, ЕСЛИ СТРАТЕГИЯ И СИСТЕМНОСТЬ ПОДХОДА ОТСУТСТВУЮТ.

Это первый - собственно политический - шаг к развитию. Не повторить опыт демонтажа ускорения. Такова первая задача. Но - не единственная.

26. 03. 2008 Завтра №:13 Что важнее – идея или страна?

Были и те, кто сказал "идея". Разве не было в 90-е годы демонстраций под красными флагами с лозунгами "Дудаев лучше Ельцина"? Разве не говорили, что и Басаев лучше Ельцина? Так говорили одни.

Другие сказали, что страна важнее идеи. Поставили страну НАД идеей (а значит, и идеологией как средством проведения идеи в жизнь). И сохранили страну.

Для того, чтобы от сохранения страны перейти к развитию, надо совершить нечто сходное. То есть поставить развитие НАД идеологией.

Если развитие не станет для нас в 2008 году такой же точкой надидеологической сборки, какой государственность стала в 1994-м, не будет никакого развития. Развитие не бывает без жертв. В жертву развитию должно быть принесено очень многое – карьерные и клановые интересы, идеологические предпочтения, расхождения по принципу "свой – чужой"... В каком-то смысле даже и социальные интересы. Но именно в каком-то смысле. Потому что нельзя требовать от сброшенных на социальное дно масс жертв во имя развития – и предъявлять этим массам антижертвенную, гипергедонистическую "шикующую" элиту. Такая сборка невозможна.

Конечно, можно сказать, что нам уже не придется чем-то жертвовать ради чего-то, что развитие будет сопровождаться "неуклонным ростом благосостояния всех тру... ", прошу прощения, всего российского населения.

Сегодня 26 марта 2008 года. Выборы состоялись 24 дня назад. Да и те, кто голосовал за неуклонный рост всеобщего благосостояния, опуская бюллетень в урну, понимали – в жизни надо платить за все. Платить – значит жертвовать.

В чем основной закон жертвы? То, чем жертвуют, находится ниже того, ради чего жертвуют. Сказав в 1918 году "страна выше идеи", рощины и телегины пошли к "красным". Шли они – "через не могу". Алексей Толстой назвал это "хождением по мукам".

Но почему удалось вынести муки, которые, конечно, были неизмеримо страшнее тех, что описал Толстой? Потому что "белый", приходивший к "красным", видел в чуждом – невероятно чуждом и бесконечно враждебном ему – комиссаре некую жертвенную страсть. Он понимал, что это не пиар, а страсть. Что и этот "гад в кожанке" тоже готов умереть за какую-то свою Россию. Но ведь за Россию!

То же самое с развитием. Люди, чуждые друг другу во всем, могут сойтись на территории развития, только увидев, что есть эта страсть... Не пиар, не умствования, не конъюнктурные соображения, не подспудные (и к развитию отношения не имеющие) политические намерения. А именно страсть. То есть готовность поставить развитие над всем остальным.

Страсть – это не истерика, не пафос, не трескучая болтовня. Русская классика давно тут все определила с абсолютной точностью: "Я знал одной лишь думы власть, одну – но пламенную страсть". Где думы власть – там и страсть. Человек может быть сух и конкретен. Но при этом абсолютно сосредоточен на этой – главной и единственной – думе. А раз так сосредоточен, то и серьезен.

Герой Лермонтова не будет шутить по поводу своей всевластной думы. Он будет рваться к ее осуществлению. И прорвется.

А тот, кто будет шутить, никогда и никуда не прорвется.

Не допустить превращения самоценной идеи развития в подручное средство для тех или иных политических манипуляций – это первая задача.

Вторая задача – не позволить с этим самым развитием шутки шутить.

Застой все превращает в шутки (если резче и конкретнее – в пошлость). Для застоя любая серьезность и страсть – комичны. На то он и застой.

В недрах брежневского застоя оставались люди, готовые говорить о развитии серьезно. Их было немного, но они были. Были и философы, и системщики, и технократы, и деятели культуры... Да и управленцы тоже были. Развитие еще могло говорить о себе на серьезном политическом языке.

Почему все это не было растворено до конца в пошлости? Почему брежневский застой не растоптал это окончательно и не выкинул на свалку? Потому что застой – это короста на живом теле. Телом же является проект. Брежневский застой был застоем советского проекта, а не застоем вообще. Пока есть тело проекта – тело, а не труха, – есть и серьезность.

Если я прав, и застой является нынешним супербрендом, то хотелось бы понять, о застое какого проекта идет теперь речь? Пусть проект предъявит себя и преодолеет застой. Пусть покажет, что есть что-нибудь, кроме коросты.

Короста же налицо. Обнаружить ее всегда очень просто. Нам ли не знать, как именно!

Приснопамятная шутка застойных лет: "Ранний репрессанс, поздний реабилитанс и сю-сю-реализм". Короста – это "сю-сю" на нужную тему. Хрущев у власти – одна тема. Брежнев – другая. Переход от одной темы к другой осуществляется "на раз". Разговор же на любую тему ведется на этом самом "сю-сю языке". Потому что никакого интереса к теме нет. Есть интерес к чему угодно другому – карьере, интригам. Но только не к теме.