Медсестра - [98]

— Ну вот и мы, голубка! — возбужденно прошептал он. — Ты не ждала нас в такой компании? Принимай гостей, боевая подруга!

11

Он грубо втолкнул Виктора, и тот, запнувшись о порог, полетел на пол. Бигли мгновенно ощетинились, грозно зарычали, приняв боевую стойку и готовые броситься на враждебного пришельца.

— Убери этих уродов, иначе я размозжу эти собачьи головы! — прорычал Грабов.

—■Робин, Питер, на место! — собрав последние силы, приказал им хозяин, и собаки, грозно поворчав, не спеша, с достоинством повиливая короткими хвостами, удалились в кабинет.

— Так-то лучше, — усмехнулся убийца.

Алена намочила полотенце, стерла кровь с лица Рене. Оказалось, бровь глубоко рассечена, и было необходимо срочно ее зашить. Хозяйка «Гранд этуаль» стала искать подходящие нитки, иглу, но Петр, державший, как палицу, в руках черпак из нержавейки, потребовал сначала заклеить ему рану на голове.

— Ударчик вышел неплохой, голова как медный таз гудит! — усмехнулся он. — Посильнее бы замах — и черепок могла бы раскокать!

Она прижгла йодом рану на голове Грабова, заклеив ее пластырем.

— В доме есть спиртное?! — проскрежетал тот в ярости.

Рене указал на бар. Русский налётчик схватил початую бутылку виски и в несколько глотков опорожнил ее. Многое повидавший в своей жизни Виктор не без удивления смотрел на громилу. Алена налила Рене полстакана коньяка и прокалила на огне иглу.

— Придется зашивать без наркоза, так что лучше выпить, — объяснила она.

Он кивнул, мелкими глотками выпил предложенный коньяк и попросил еще. Грабов нашел литровую бутылку гавайского рома и принялся без задержек опустошать ее.

Она сделала первый стежок и Виктор застонал, стиснув зубы.

— Потерпи, родной мой, я знаю, очень больно, зато зашью так, что и следов не останется!

Она налила ему еще коньяка, и он залпом выпил. Кровь натекала на глаз, и приходилось ее убирать.

— Я не успел войти, как он тяжелейшим ударом свалил меня с ног! Это чудовище, а не человек! — сдерживая боль, зашептал Рене на русском, но потом перешел на французский. — Сюда едет инспектор Жардине, наше спасение. Монстр знает французский?

— Вряд ли.

— Тогда я буду говорить только на нем.

Она кивнула, К ним подошел Грабов.

— О чем воркуете, недобитые буржуи? — ухмыльнулся он,взглянул на шов. — А ты смотри-ка, лихо шьешь!

Алена знала, когда Петр выпивал, сначала становился простецким, свойским парнем, даже ласковым, но, едва перебирал, мог убить и брезгливо переступить через труп. Злоба тогда переливалась у него через край. Сейчас же пока еще им владело щедрое благодушие.

— Я чувствовал, что ты кого-то успела заарканить! — хохотнул Грабов. — Она прыткая! Со мной кувыркалась, а хирурга придерживала. Теперь по старикам пошла? Он по-русски-то кумекает?

— Нет.

— На хрен тебе эта развалина?! Чтоб через пять лет горшки за ним выносить? Мало в больницах натаскалась? Я еще понимаю, почему за инвалида пошла! Прислуживала, привыкла, да и хоромы стоящие, бабки есть, а тебе хотелось из теткиной нищеты выскочить. Все понятно. А тут чего ловить? Геморрой и ревматизм? Какой он тебе защитник, если его соплей перешибить можно! Ему, понятное дело, к старости сиделка потребуется и такая ломовая лошадь, как ты, чтобы по дому убиралась да жратву готовила. А проживет этот хмырь еще лет тридцать! Сейчас ты баба в самом соку, похудела и конфеткой сделалась, так пососать и хочется! Найди крепкого, молодого, который бы так окучивал, что искры из глаз, сыпались! Я тебе дело говорю! Они на жалость тебя давят, а ты по уму живи! Как эти сволочи!

Виктор, выслушав эти русские откровения, задергал желваками, забыв на мгновение даже о своей жуткой боли.

— Заткнись ты! — не выдержав, оборвала советчика Алена.

Грабов засверлил бывшую жену колючими глазками.

— Я с тобой, шалава, пока по-хорошему базарю и лучше не зли меня! Знаешь, чем кончится! Я вас обоих тут урою!

Бывшая медсестра сделала последний стежок,

завязала узелок, стерильным тампоном промокнула кровь.

— Подержи, — привычно бросила Алена Виктору, с которым всегда разговаривала по-русски, и тотчас поняла, что проговорилась. — Тьен! — мгновенно повторила она, оглянулась, чтобы узнать, заметил ли ее прокол Грабов.

Но тот, несколько секунд назад еще изрыгавший страшные угрозы, теперь, казалось, дремал, закрыв глаза, приоткрыв рот и откинув голову на мягкую спинку кресла. Штоф виски и литр крепкого гавайского рома могли свалить и слона. Однако стоило Алене подняться на ноги, как Грабов встрепенулся и, набычившись, с подозрением уставился на них, готовый отразить любой неожиданный удар. Лишь поняв, что никто нападать не собирается, повернулся к бару, схватил штоф английского джина, сделал пару затяжных глотков. Громко крякнул. После чего его туманный взор прояснился и заонежский громила скривил тонкие губы. Первый признак того, что прежнее спиртное благодушие закончилось — и они теперь остались наедине с выродком и убийцей.

— Сходи пожрать принеси! — бросил он Алене.