Медовый месяц - [117]

По нескольку раз в неделю он исчезал после обеда на некоторое время. Хани невольно стала задумываться, где это он может пропадать по четыре-пять часов. Когда он исчез в третий раз, она в конце концов решила, что у него, должно быть, где-то есть женщина. Такой человек, как Эрик Диллон, вряд ли откажется от секса только из-за того, что у него нет глаза.

Она ударила молотком по гвоздю, который заколачивала в «кошачью тропу». Позднее, когда она размышляла, где бы достать денег, столь необходимых для окончания ремонта американских горок, в голову полезли мысли о сексе, а прошлой ночью ей опять привиделся будоражащий душу сон, в котором кто-то безликий приближался к ней с явно похотливыми намерениями. Хани захотелось, чтобы эта ее часть была похоронена вместе с Дэшем, но у тела на этот счет, похоже, была своя точка зрения.

Она заткнула молоток в инструментальный пояс, полная решимости впредь избегать таких мыслей. Они с Дэшем так много значили друг для друга, что сейчас даже думать о сексе было бы самым настоящим предательством,

Этим вечером за обедом Шанталь и Гордон были какие-то очень уж тихие. Шанталь поковыряла в кастрюльке с пересоленным тунцом, которого сама же и приготовила, потом отодвинула ее и пошла к холодильнику за кастрюлькой из пирекса, полной красного желе.

Гордон откашлялся.

— Хани, я должен тебе кое-что сказать.

Шанталь, как раз ставившая кастрюльку на стол, едва не опрокинула ее.

— Нет, Гордон! Не говори ничего. Ну пожалуйста…

— Сейчас я почти разорена, поэтому если вам нужны деньги, то рекомендую об этом забыть.

Хани отгребла в сторону сыроватую корку из картофельных чипсов в слабой надежде отыскать хотя бы ломтик тунца.

Гордон стукнул вилкой о стол:

— Черт побери, дело вовсе не в деньгах! Я уезжаю. Завтра же. Недалеко от Уинстон-Салема нанимают строителей, и я рассчитываю получить там работу.

— Как же, рассчитываешь, — фыркнула Хани.

— Я не шучу. Не собираюсь больше работать здесь на тебя. Надоело брать твои деньги.

— Ты случайно не знаешь, почему мне с трудом в это верится? — язвительно осведомилась Хани, отодвигая тарелку. — А как насчет твоей грандиозной карьеры художника? Я-то полагала, что ты никогда не изменишь своим творческим устремлениям.

— По-моему, только этим я и занимаюсь с тех пор, как ты подобрала меня на шоссе в Оклахому, — тихо сказал он.

Хани впервые ощутила укол беспокойства, поняв, что Гордон говорит серьезно.

— И что же вызвало столь внезапный поворот в твоих умонастроениях?

— За эти последние несколько месяцев я вспомнил, что тяжелая работа мне всегда была по нраву.

Шанталь сидела, уставившись в стол. Потом вдруг всхлипнула. Гордон погрустнел:

— Шанталь не хочет ехать. Она… э-э… возможно, не поедет со мной.

— Я еще не решила.

— Да он дурака валяет, — резко сказала Хани. — Он в жизни тебя не бросит!

Гордон посмотрел на Шанталь, и в его глазах засветилась нежность.

— Я серьезно, Шанталь! Завтра же утром, с тобой или без тебя, я уезжаю из этого города. И ты должна решить сама, поедешь со мной или останешься здесь.

Шанталь заплакала.

Поднявшись из-за стола. Гордон повернулся к ним спиной. По его ссутулившимся плечам Хани догадалась, что и он едва сдерживает слезы. Она дала волю гневу, пытаясь спрятать нараставшую тревогу.

— Что это вы здесь устраиваете? Просто уезжайте, и все тут! Вы оба! — Она вскочила на ноги и резко повернулась к сестре: — Содержать тебя я больше не могу. Все пыталась найти повод сказать тебе об этом и наконец, похоже, сказала. Я хочу, чтобы ты завтра же утром уехала отсюда.

Шанталь резко поднялась со стула и подступила к мужу:

— Ты слышишь меня, Гордон? Как я могу оставить ее в таком состоянии? Что с нею будет?

Хани недоуменно уставилась на сестру:

— Со мной? Ты беспокоишься, что оставляешь меня одну? Ладно, об этом можешь не волноваться. Я сильная. И всегда была сильной.

— Я же нужна тебе, — засопела Шанталь. — Нужна впервые с тех пор, как себя помню. А я и понятия не имею, как тебе помочь.

— Помочь — мне? Не смеши меня. Да ты даже себе не в состоянии помочь! Мне просто жаль тебя, Шанталь Делавис! Если уж ты так хотела мне помочь, почему же не сняла с меня хотя бы часть забот, когда я надрывалась в «Шоу Кугана»? Почему тогда ничего не делала, чтобы помочь мне, а лишь целыми днями колодой пролеживала диван? Если ты так уж хотела помочь мне, почему заботилась исключительно о Гордоне? Если ты так уж хотела мне помочь, почему не испекла мне именинного пирога, который бы не взорвался?

Хани с неудовольствием почувствовала, как глаза наполняются слезами. Наступило длительное молчание, нарушаемое только ее тяжелым дыханием, свидетельствовавшим о тщетных попытках овладеть собой.

Наконец Шанталь заговорила:

— Я не делала ничего этого, потому что тогда я вроде как ненавидела тебя, Хани. Все мы ненавидели тебя.

— Как вы могли меня ненавидеть? — выкрикнула Хани. — Ведь я давала вам все, чего вы только не желали!

— Ты помнишь, как заставила меня пойти на конкурс красоты «Мисс округа Паксавачи», потому что во что бы то ни стало хотела, чтобы мы не жили на подачки государства? Ну так вот: все эти годы мы с Гордоном жили, совсем как в этой благотворительной системе соцобеспечения. Не потому, что нуждались в помощи, как те люди с кучей детишек, не знающие, как их прокормить. А потому, что легче было взять бесплатную подачку, чем работать! Мы потеряли свое достоинство, Хани, и поэтому ненавидели тебя.