Медовый месяц - [8]

Навсегда.

Глава третья

Поверите ли, мы все еще втиснуты в этот чертов лимузин. И там становится как-то душновато. Воздух превращается в крепкий коктейль из сигаретного дыма, духов, запаха подмышек и какой-то хлорки, которой моют обивку. Когда сдают напрокат лимузин, об этом не предупреждают. Не говорят, что в нем пахнет как в школьном коридоре в понедельник утром. Вероятно, приходится проводить дезинфекцию из-за того немыслимого, что люди вытворяют на сиденьях.

– И больше я никогда его не видела, – сказала я. – Здесь начинает попахивать, – сообщила я.

– Давай скажем шоферу, чтобы ехал в ночной клуб, – прошипела Делла. – Пора.

– Для этого есть переговорное устройство, – сказала Дженни.

Делла нажала кнопку и заорала:

– Остановите машину!

– Я не хотела, – проговорила я, подумав, что вытолкнула ее на край и она теперь пытается загладить неловкость.

Но она сказала, что хочет ехать вместе с шофером.

– Здесь слишком много «инь» и не хватает «ян», – сказала она. Вполне справедливо.

Лимузин подрулил к тротуару.

– Я скоро вернусь, – сказала Делла, и фактически мы ее больше не видели. Она села рядом с шофером, но нам это не было видно, так как шоферская кабина плотно закрашена.

– Но как же вы потеряли связь? – спросила меня Триш. – Я хочу сказать: как ты могла? Ведь это же Любовь-Всей-Твоей-Жизни!

– Не знаю, – ответила я. Потому что действительно не знаю, я до сих пор этого не понимаю. – Возможно, из-за одного недоразумения, – проговорила я неопределенно.

– Что ты имеешь в виду? Что-то случилось?

– Да нет, – ответила я, – ничего.

Возникла небольшая пауза.

– Нет, действительно ничего. Ничего не случилось. Я больше никогда о нем не слышала.

И боюсь, это была страшная, страшная правда.

Когда он на прощанье поцеловал меня в последний раз, он спросил, есть ли у меня электронная почта.

– Нет! – ответила я, возмущенная этой мыслью. Я подумала, что он мог бы и сам об этом догадаться по состоянию нашей с Дел квартиры. Он сказал, что в таком случае будет традиционное ухаживание. Письма.

– Любовные письма, – сказал он, но сказал это словно бы с иронией. Даже тогда – семь лет назад, – вероятно, не было принято говорить романтичные слова с серьезным видом. А в наши дни – быть романтичным без иронии едва ли не преследуется законом. Это все постмодернизм. Как постмодернистские дома – просторные и гигиеничные, они отвечают всем стандартам безопасности, напоминают о прошлом и однако же не вызывают ровно никаких чувств.

Я всегда спорю об этом с Эдом, моим женихом. Не рискну сказать, что он верит в романтику без иронии; Эд просто по своей натуре романтичен без иронии. Грубо говоря, наплевав на общественное мнение по этому поводу, он покупает мне розы (красные!), говорит «Я люблю тебя» и все такое прочее. Теперь я к этому привыкла, а поначалу думала, что с ним что-то не в порядке.

– На почте была забастовка, – сообщила я слушателям и расхохоталась. Мы с Дел всегда хохочем, когда я говорю: «На почте была забастовка», – у нас такая традиция. Это вроде «На Оксфорд-стрит сломался автобус» – так говоришь, когда опаздываешь на работу. Любое унижение со стороны мужчин – «на почте забастовка». Мы смеемся, потому что из всех оправданий, измышляемых брошенными женщинами с начала времен, а поверьте мне, были чертовски изощренные оправдания – изящные, утонченные, основанные на психологическом анализе поведения, Венере и Марсе, занимающие полчаса для объяснения, – забастовка на почте, как мне кажется, самое неубедительное и самое трогательное. Его вполне можно поставить в один ряд с пресловутой собакой, съевшей пресловутое домашнее задание.

* * *

Вот как это бывает. Примерно в то время, когда я встретила Алекса, началась забастовка на почте. Она захватила и мой район. Не весь, а частично. Однако скопилось столько недоставленной почты, что прошел слух, будто бы мешки с корреспонденцией вывозят на пустыри на окраинах Лондона и сжигают. При всем при том ни у кого из моих знакомых не пропало ни одного почтового отправления. Все получили свои счета за электричество. Все ожидавшие писем об отклонении рукописи получили их.

А вот мое любовное письмо не пришло.

– Но, Хани, голубушка, – очень терпеливо проговорила Триш, – почему же ты не позвонила ему?

– Я звонила, – сказала я.

Я звонила, и мне отвечал автоответчик, и слащавый, абсолютно американский голос говорил, что «мы» не можем подойти к телефону, «но вы можете оставить сообщение, и мы вам перезвоним». Подчеркивая «мы».

– Это ничего не значит, – сказала Триш. – Мало ли кто еще живет в квартире.

– Нет, нет, нет, – ответила я.

Я все поняла. Вы знаете, как это бывает – вы вдруг все понимаете. Ясно, что это блондинка, и у нее самые стройные бедра, какие только можно увидеть, и расстояние между коленом и ступней составляет примерно сорок ярдов, и у нее дерзкий носик, и нет никакой необходимости пользоваться косметикой или носить лифчик.

– Но бог мой, откуда ты это узнала? – воскликнула Дженни.

– Определила по голосу, – прорычала я. И добавила: – И к тому же он так мне и не позвонил.

– А что, если он послал тебе письмо и решил, что ты не ответила? Или написал «позвони мне», а ты не позвонила. Или послал тебе билет до Лос-Анджелеса.