Медовый месяц - [45]

Я была в изрядном замешательстве, и на мою память нельзя полагаться, но, проигрывая в голове эту дорожку, я вижу, как мы сразу же бросились друг другу в объятия. Хорошо, если бы всегда было так. Хорошо, если бы всегда была такая определенность. В делах сердечных тот, кто колеблется… Мои мысли были примерно таковы: я богиня, он должен желать меня. Очень просто.

Итак, мы упали друг другу в объятия, и на втором такте песни «I'm Every Woman», что гремела из репродукторов в тысячу децибел, он спросил:

– Как это вышло, что ты поняла Ротко?

Я сказала, что наделена божественной властью. Пол, подойдя проверить мой улов, сказал:

– Пожалуй, он мог бы оказаться моим.

Теперь, в ретроспективе, я думаю, что его слова были недалеки от истины: Барнаби явно страдал каким-то половым отклонением – но в тот вечер он безусловно был мой.

– Она богиня, – сказал Барнаби Полу совершенно серьезно.

Я посмотрела на него примерно так же, как он на меня в музее:

– Откуда ты узнал?

Когда мы вернулись домой к Полу, Барнаби и я немедленно занялись сексом, и это было увлекательно, ну, во-первых, потому, что это был секс, а во-вторых, потому, что я сочла Барнаби своим боевым трофеем, но, кроме того, это было еще и физическое переживание вроде того, какое бывает при визите к зубному.

Утром Барнаби рано ушел на работу, а я обнаружила на простыне кровь. Когда я сказала об этом Полу, он заявил, что ее надо вывесить из окна как предмет гордости, но, увидев выражение моего лица, помог мне отнести ее в ванную постирать и проявил такую заботливость, что я влюбилась в него на всю жизнь.

Мы вернулись к Элберманам в наших нарядных платьицах и сказали Мартиной маме, что Пол угостил нас черствыми булочками, а когда позже в тот же день меня отвезли в аэропорт, я поняла, что взрослые никогда этого не узнают. Они никогда не узнают, что такое настоящая жизнь.

Я лелеяла этот секрет, как лелеяла свое похмелье, как свидетельство ритуала прохождения через Нью-Йорк.

Когда самолет выруливал сквозь проливной дождь к терминалу аэропорта Кеннеди, я сказала Эду:

– В Нью-Йорке я утратила девственность. Эд был весь зеленый: с Атлантики пришли штормы, и на последнем участке нас здорово швыряло – я даже слышала, как стюардессу тошнило в гальюне.

– И с тех пор стремилась сюда, – продолжила я.

– Забавно, – ответил он. – И давно ты это придумала?

Замечание прозвучало не особенно приветливо, но это уже был прогресс. Его первые слова ко мне за весь перелет.

– Я хотела сказать, – вряд ли я когда-нибудь была так возбуждена, так полна жизни и… надежд, как в свое первое посещение Нью-Йорка.

Он повернулся ко мне и прищурил глаза:

– Так почему мы в Нью-Йорке?

– Сам знаешь почему, – ответила я.

– Продолжай. Что все это значит?

Я начала выходить из себя. Мне совершенно не нравится Эдова тенденция усматривать в самых обычных жизненных событиях направленный против него коварный заговор.

– Ну, раз уж ты спросил, – сказала я, – это все коварный заговор против тебя. Мака вовсе не арестовали. Ни в какую пробку я не попала. В действительности мы не поженились. Регистратор только выглядел государственным чиновником из Эппинга, а на самом деле это агент из контрразведки.

– Все забавнее и забавнее, – проговорил Эд.

– И вся эта сцена в аэропорту, когда Мак вел себя так добропорядочно и великодушно, – все это чепуха.

Добравшись до Хитроу, я не смогла найти там Эда. Его мобильник был выключен, дома его тоже не было. Я позвонила Делле, но она не смогла предложить ничего лучше, чем вызвать его по громкой связи в аэропорту – что я и проделала без всякого успеха.

Дел все еще была с Маком, и он перезвонил мне и сказал, что достал нам два места в самолете компании «Вирджин» на вечерний рейс в Нью-Йорк – оттуда до Мексики ближе всего – и забронировал там крутой отель. Он, кажется, чувствовал свою вину, потому что сказал:

– Можете оставаться в отеле сколько хотите – за мой счет. – Хотя я случайно узнала, что у его компании подписан договор именно с этим отелем.

Я слонялась по аэропорту, высматривала Эда и думала, что, что бы ни случилось, я все равно улечу в Нью-Йорк. От мысли о возвращении в унылую квартиру – или к Маку – хотелось покончить с собой. В конце концов я забрела в книжный магазин и обнаружила там Эда, устроившегося в неком подобии кресла, которое он соорудил из тележки и наших чемоданов. Он читал книгу «Женщины с Марса, мужчины с Венеры».

Увидев меня, Эд сказал:

– В этой книге говорится, что ты – резиновый жгут. Сначала растягиваешься, а потом щелкаешь назад. И о том, что ты мужчина.

– Понятно, – ответила я. – Извини.

– Быть резиновым жгутом полагается мужчине, – сказал он.

– Послушай, Эд, Мак…

– Мужчины, – перебил он, – любят тянуть резину. А ты нет. – Он обличающе посмотрел на меня. – И возвращаются в свои пещеры.

– Все так, – сказала я. – Послушай, Эд, мы можем улететь. – Мне стыдно здесь признаться: я посмотрела на часы. Возможно, с нетерпением.

– Это звучит чертовски убедительно, – проговорил он так громко, что продавщица взглянула на нас.

Я объяснила про рейс на Нью-Йорк.

– Прошу тебя, – сказала я. – Ситуация может или совсем ухудшиться, или улучшиться. – И я с неловкостью прошептала: – Мы ведь женаты. – Периферийным зрением я заметила, что продавщица перестала считать выручку или чем там она занималась.