Медовые дни - [46]

– Вы хоть знаете, – сказал я, – что я пожертвовал деньги на строительство миквы в Городе праведников? В память о маме.

– В смысле в Израиле, что ли? – удивились они.

– Да, – сказал я. – И в августе я туда еду. Хочу увидеть микву собственными глазами.

– В таком состоянии ты никуда не поедешь, – отрезал старший сын.

– Тем более один, – поддержал его младший.

– Так поехали со мной, – предложил я.

(Может, хоть вы, дорогие друзья, это мне объясните? Почему наши близкие расстраивают нас куда чаще, чем чужие люди? И почему мы готовы это терпеть?)

– У меня с работой завал, – пожал плечами младший сын.

– Ехать на Ближний Восток опасно, – проворчал старший. – Ты что, телевизор не смотришь?

Когда они ушли, вернулась Иона.

– С вами поеду я, – сказала она. – Если, конечно, вы будете хорошо себя чувствовать.

Я поставил тарелку с остатками ужина на тумбочку. Каждые несколько секунд с монитора кардиографа раздавался писк. За стенкой какой-то пациент кричал от боли. Из торгового центра, расположенного на первом этаже больницы, слышалась музыка, предваряющая очередное объявление. «Когда эта женщина рядом, – подумал я, – все становится музыкой».

– Я буду счастлив, – сказал я и взял ее за руку.

– Только давайте сразу договоримся, – серьезно произнесла она и высвободила свою руку.

– О чем? – испугался я.

– Больше я при вас танцевать не буду, – улыбнулась она. – Ни за что и никогда!

На том и порешили. Я купил два билета на самолет. На август. Вылет – тринадцатого, в Святую землю прибываем четырнадцатого. Будем крайне признательны, если в аэропорту нас встретит кто-нибудь из мэрии. Окажите любезность, пусть этот человек, если он придет, напишет на картонке не только мое имя, но и имя Ионы (ее фамилия – Авиэзер). Также вы очень нас обяжете, если забронируете нам два отдельных номера в лучшей гостинице города, желательно соседние. Полагаю, что в микву мы, с Божьей помощью, отправимся на следующий день и тогда же в соответствии с вашим любезным предложением прикрепим к стене табличку с именем моей покойной супруги. Табличка, насколько я понял, уже готова».

* * *

Над Сибирью спустился ранний вечер. Банщица Батэль отперла калитку новой миквы и стала ждать посетителей. Прошел час – никого. «Ничего страшного, – подумала она. – Мошик меня предупредил. Люди еще не знают, что в квартале открылась миква. Слух о ней еще не успел распространиться». Она села на стул, достала маленький псалтырь, который носила с собой постоянно, и погрузилась в чтение. Обычно торжественные псалмы царя Давида внушали ей чувство собственной ничтожности; с этого чувства, с понимания того, что ее мелкие переживания на самом деле не имеют никакого значения, начинался каждый ее день. Но сегодня утром псалмы заманили ее в западню и не только не прогнали грешные мысли, но, напротив, сделали их назойливее. «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе», – читала она, но вместо Всевышнего думала о Мошике, о его плечах, таких же сильных – это было видно даже под черным пиджаком, – как раньше. «Да исчезнут, как распускающаяся улитка», – читала она, но видела перед собой его глаза. Он упорно отводил взгляд в сторону, что выдавало его чувства явственнее любых слов. «Прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя», – читала она и вспоминала, как пересохло у нее во рту, когда они, почти касаясь друг друга, ходили по микве, и как смотрел на нее Мошик, когда она облизала нижнюю губу…

«Хватит», – приказала она себе. Захлопнула книгу и подняла глаза.

К микве приближалась толпа. Мужчины и женщины. Она удивилась и поднялась со стула. Может, они не сюда? Но нет, больше идти им некуда. Позади – только долина с обилием птиц, за долиной – военная база, ощерившаяся антеннами. Толпа подошла еще ближе, и Айелет заметила, что некоторые из людей несут деревянные доски в клеточку, а другие – стеклянные банки, похоже с маслинами. В полном недоумении она заперла калитку. На всякий случай.

Мужчина, шагавший во главе толпы, – пожилой, с умными глазами, обутый в белые мокасины, – подошел, приветливо улыбнулся Айелет, поздоровался с ней по-русски и взялся за калитку, явно намереваясь войти.

– Нет-нет, – остановила она его. – Это вход для женщин. Мужчинам – с другой стороны.

Он уставился на нее, явно ни слова не поняв из ее речи.

– Это миква, – чуть громче сказала она. – Мик-ва. Вы знаете, что такое миква?

В ответ он показал ей шахматную доску (его жест повторили все остальные) и снова взялся за калитку.

– Нет! – еще громче сказала она. – Это не клуб! Вы ошиблись адресом!

Похоже, он обиделся – пробурчал по-русски что-то, встреченное толпой одобрительным гулом. Неожиданно вперед вышел другой мужчина – с кустистыми бровями и решительным взглядом. Он забрался на валун и с жаром заговорил. Айелет ничего не поняла, кроме отдельных знакомых слов: Троцкий, Ленин, эмансипация. Дослушав его, люди в толпе зааплодировали и бросились на штурм калитки. Они так на нее налегли, что Айелет стало страшно: или калитка сломается, или, что еще хуже, они кого-нибудь раздавят.

Она отперла засов. Пусть сами убедятся, что ошибаются.